– Все так плохо? – спросил Питт. И это был не вопрос.

Наррэуэй небрежно прислонился к дверному проему, но поза его осталась напряженной. Казалось, ему было тяжело оставаться в одном и том же положении слишком долго.

– Увы, суд не намерен взвешивать доказательства вины или невиновности, – с горечью ответил он. – Судьи уверены в том, что перед ними убийца и ее пособник. Думаю, присяжные того же мнения. Вопрос в другом: переживет ли этот скандал правительство? Сегодня всеми движет примерно тот же инстинкт, который заставляет людей охотиться на оленя или стрелять в диких животных. Им приятно видеть, как гибнет некто куда более благородный и сильный, нежели они сами. Это зрелище доставляет им удовольствие. Неспособные что-то создавать сами, они умеют только разрушать, и это пьянит их сильнее любого вина.

Лицо Наррэуэя исказила гримаса гнева и бессилия. Казалось, он был целиком и полностью во власти эмоций.

– Вы хотите сказать, что это политический процесс. Это случайность или чей-то умысел? – спросил Питт.

Глаза Наррэуэя вспыхнули гневом, однако он поспешил овладеть собой.

– Откуда мне знать! – воскликнул он с ноткой отчаяния в голосе.

– Я не поверю, что Аеша Захари виновна в дурацком убийстве человека, с которым она больше не общалась и который был ей безразличен, – убитым голосом произнес Питт.

– Но если в ее намерение входило свергнуть Райерсона, как еще она могла это сделать? – бросил в ответ Наррэуэй, одарив его недобрым взглядом.

– Она приехала в Англию идеалисткой, уверенной в том, что способна освободить свою страну от экономического ига! – с жаром возразил Питт. – По-вашему, это невозможно?

– Я не хуже вас знаком с экономической историей Египта! – огрызнулся Наррэуэй. – Если его экономике что-то и навредило, то лишь недальновидная политика Саида Паши, а затем хедива Исмаила, а также возвращение на рынок после гражданской войны американского хлопка. Как вы помните, все это привело к тому, что в 1879 году Исмаил был вынужден отречься от трона, что, в свою очередь, открыло для нас возможность взять бразды правления египетской экономикой в свои руки. Если Аеша Захари так хорошо образованна, как вы говорите, она должна была понимать это даже лучше нас.

Питт не нашел, что сказать на это. Все это были очевидные факты, которые, однако, не складывались в осмысленную историю, разве что в историю наивности или даже глупости, в которую, однако, ему очень не хотелось верить.

– Думаю, вам стоит остаться, – тихо сказал Наррэуэй и наполовину повернулся, чтобы уйти, как будто не хотел, чтобы Питт заметил на его лице хотя бы проблеск надежды. – Однако жду вас у себя в кабинете в семь утра, – приказал он и добавил: – Послезавтра.

С этими словами он повернулся и зашагал прочь. Питт остался стоять.

Питт узнал все, что мог, про Арнольда Йейтса. Увы, это не добавило ничего существенного к тому, что он знал про смерть Ловата, равно как и к тому, что случилось с последним в Египте. Как он ни старался, Питт не видел никакой связи с Аешей Захари. То же самое касалось и послужного списка Моргана Сандермана и его решения уйти из армии и стать священником. Никакой зацепки. Единственный факт, не дававший покоя Питту, – это дружба четверки – такая, казалось бы, прочная в Александрии, но от которой по возвращении их в Британию не осталось и следа. Впрочем, они вполне могли обмениваться письмами. Откуда ему это знать?

***

В тот день Питт вышел из дома рано, чтобы вовремя успеть к Наррэуэю. Шарлотта тоже отправилась по делам, но в противоположном направлении. Она не стала говорить Грейси, куда идет, – не хотела ставить девушку в неловкое положение, если той придется отвечать на вопрос Питта, если тот вернется домой раньше, чем она сама.

Доехав омнибусом до Оксфорд-стрит, она пешком дошла оттуда до Дадли-стрит. Здесь она на минуту остановилась, пытаясь вспомнить, в каком направлении вел ее Сандерман. В направлении Севен-Дайлз, конечно, но только не весь путь.

Приняв решение, Шарлотта зашагала по Грейт-Уайт-Лайон-стрит и, пройдя некоторое расстояние, свернула налево, в переулок. В утреннем свете все здесь выглядело иначе – более бледным и унылым, как будто припорошенным слоем пыли. А также гораздо меньших размеров.

Сколько шагов они тогда прошли? Увы, этого она не помнила. Все, о чем она пыталась думать, казалось каким-то далеким. Навстречу ей попался какой-то скрюченный человек. И пусть в его лице не было злобы, что-то в его нетвердой походке напугало ее. Она инстинктивно отшатнулась в сторону, к ближайшей двери. Кстати, это оказалась лавка, торговавшая непонятно чем. На полу лежали горы одежды, – старой, пропитанной запахом плесени. Рядом высились ящики, кое-как поставленные друг на друга.

– Извините, – испуганно пролепетала Шарлотта и попятилась вон. В дверях она резко развернулась и налетела на какую-то толстуху с бледным лицом и столь редкими бровями, что казалось, что на лысом лице застыло вечно удивленное выражение. – Извините, – вновь пролепетала Шарлотта и поспешила выйти на улицу.

А когда вышла, то поняла, что окончательно заблудилась. Медленно оглядевшись по сторонам, она решила попытать счастья у другой двери. Хотя было довольно тепло, ее била дрожь. Она уже подняла руку, чтобы постучать, но передумала и решила просто попробовать открыть дверь. При этом она кожей чувствовала, что толстуха наблюдает за ней, стоя так близко, что стоит ей самой сделать шаг назад, как она непременно наткнется на нее снова. Иными словами, путь к отступлению был для нее отрезан.

Что делать? Шарлотта боком толкнула дверь и распахнула ее. Ее взгляду тотчас предстал вестибюль и длинный коридор. У нее словно гора свалилась с плеч. Главное, чтобы Сандерман был на месте. Господи, помоги мне, мысленно взмолилась Шарлотта. Если она останется здесь одна, наедине с этой толстухой, ей отсюда просто не вырваться. Не глупи! Наверняка эта женщина пришла сюда за помощью, так же, как и она сама?

И Шарлотта быстро зашагала – вернее, едва ли не бегом бросилась – по каменному полу к следующей двери. Закрыв за собой вторую дверь, она направилась было к огромному камину, когда из кухни показался Сандерман. В первые мгновения он с любопытством и даже приветливо посмотрел на нее – пока не понял, кто перед ним.

– Миссис Питт. – Сандерман вытер руки грубым лоскутом, который нес с собой. Кожа его была красной, как будто мыло оставляло на нем ожоги. – Чем я могу быть вам полезен?

Увы, голос его был начисто лишен любезности, взгляд сделался колючим. Впрочем, иного она и не ожидала и была к этому готова. И все же внутри ее как будто что-то оборвалось. Она попыталась улыбнуться, но улыбка умерла на ее губах, еще даже не родившись.

– Доброе утро, мистер Сандерман, – тихо ответила она. – Я вернулась к вам. Дело в том, что с момента нашего предыдущего разговора обстоятельства изменились. – Зная, что он ей не поверил, Шарлотта умолкла. Ради Тильды она была готова открыть ему сегодня чуть больше правды и, если понадобится, даже слегка преувеличить.