Спал я плохо. Думаю, никому из нас не удалось как следует отдохнуть той ночью. Обрывки непонятных, пугающих снов сменяли друг друга — в одном я был женщиной, бродил по территории Академии и кричал: «Где все деревья? Что стало с древним лесом Запада? Неужели эти люди растеряли всю мудрость и сошли с ума? Что можно сделать для таких? Что противопоставить их безумию, если они сотворили такое с собственным лесом?»

Я проснулся оттого, что начал беспокойно метаться в постели, и, открыв глаза, уставился в потолок, пытаясь ответить на этот вопрос. Он казался бессмысленным, но какая-то часть моего существа настойчиво требовала докопаться до истины. Чем город лучше леса, который когда-то здесь стоял? Я желал это знать, но не мог понять зачем.

Я снова провалился в сон, словно стал медленно погружаться в яму со смолой. Мне приснилось, будто я иду над рекой по склону холма, где вырублены все деревья, и что рядом со мной кто-то есть. Но всякий раз, когда я поворачивал голову, чтобы взглянуть на него, он оказывался в нескольких шагах позади меня, вне поля зрения. Я видел его тень на земле — у существа были широкие плечи, а над головой большие рога. Повсюду вокруг нас работали люди в грубой одежде: обрубали ветки, распиливали огромные стволы — и не замечали меня и моего странного спутника. Они весело перекрикивались и, хотя день выдался холодный, утирали пот, выступивший от тяжелой работы. Когда прозвучал рожок, они гурьбой помчались вниз по склону — пришло время обеда, и все получили порции супа и хлеба. Наконец я повернулся к своему спутнику и ответил на его незаданный вопрос.

— Ты не найдешь здесь ответа. Они не знают, почему это делают. Другие им приказывают, а потом платят за работу. Они никогда тут не жили и не охотились. Эти люди пришли сделать то, что им велели. А когда все будет закончено, они уйдут и даже не оглянутся. Лес никогда им не принадлежал, поэтому им не жалко того, что они уничтожают.

Я видел, как тень с могучими рогами медленно кивнула. Существо ничего не сказало, но я услышал суровый женский голос:

— Всюду, куда они пойдут, они будут делать то же самое. Это еще хуже, чем я опасалась. Ты видишь, я была права. Мы должны их остановить.

И снова я проснулся весь в поту, словно у меня вдруг поднялась температура. Я вспомнил бледные пни деревьев, похожие на обломки зубов, и у меня заныла старая рана на голове. Внутри у меня все сжималось от чьей-то чужой боли, такой острой, что я на какое-то время забыл о собственных бедах. Мысли о грядущем показались мне чужими и не очень-то важными. А попытавшись к ним вернуться, я снова заснул.

Я стоял перед трибуналом по стойке «смирно», одетый в парадный мундир, и точно знал, что мне запрещено говорить. Свет из высокого окна падал прямо на лицо и слепил глаза, вся остальная комната тонула во тьме. Я чувствовал под ногами холодный пол. Все мои ощущения сохранились, но при этом я ничего не мог сделать — только стоять и с ужасом слушать, как голоса у меня над головой обсуждают мою судьбу. Они раскатывались по комнате многократным отраженным эхом, и я не различал слов, однако знал, что судят меня.

Неожиданно прозвучал ясный и четкий голос:

— Мальчик-солдат.

Он явно принадлежал женщине, и я удивился.

— Да, мадам.

Голос молвил с мрачной торжественностью:

— Мальчик-солдат, ты должен был их остановить. Ты это сделал?

Я поднял глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, но темнота надежно скрывала от меня моих судей.

— Я поддался общему настроению. Когда нас позвали, я выбежал вместе с остальными и присоединился к драке. Мне очень жаль. Я не сумел самостоятельно оценить ситуацию и не показал качеств, необходимых настоящему командиру. — Мне стало невыносимо стыдно.

Пока я стоял, отчаянно пытаясь оправдаться, я услышал вдалеке бой барабана и повернул голову, чтобы посмотреть, откуда он доносится. В следующее мгновение я свалился с кровати и очнулся, лежа на холодном полу нашей спальни. Меня разбудил сигнал побудки. Я чувствовал себя разбитым, будто не спал вовсе. Все тело у меня было покрыто синяками и болело — печальное напоминание о вчерашней глупости.

В голове еще сохранились обрывки сна, совершенно не способствовавшего улучшению настроения. Остальные поднимались так же медленно и с трудом, как и я. И никто не знал, что делать дальше. Должны ли мы по-прежнему находиться в казарме и неужели нас опять оставят голодными? Мой бедный желудок жалобно заурчал, требуя еды, ему было все равно, опозорился его хозяин или нет. Я оделся и побрился, не обращая внимания на синяки и ссадины на лице, и вскоре был готов встретить новый день. Вопрос, который мучил нас всех, задал Спинк:

— Как вы думаете, нам стоит спуститься вниз и идти на завтрак, как будто ничего не случилось, или ждать здесь, пока не позовут?

Ответ пришел скоро. По лестнице взлетел довольно потрепанный капрал Дент и заявил, что мы должны немедленно построиться на плацу. Нас разбудили раньше, чем обычно, поэтому мы успели привести себя в порядок и выглядели вполне прилично, даже Орон и Джаред. Орону, правда, пришлось застегнуть куртку поверх висевшей на перевязи руки, а Джаред, казалось, еще не совсем пришел в себя после вчерашнего, но зато наш дозор вышел на плац в полном составе.

Утро выдалось холодное и хмурое. Мы стояли, глядя на занимающийся рассвет, и ждали. Затем раздался сигнал горна, а мы продолжали стоять, вытянувшись по стойке «смирно», и ждать. Я замерз, страшно хотел есть, а самое главное, был ужасно напуган. Когда наконец появился полковник Стит, я испытал одновременно и облегчение, и самый настоящий ужас. Не меньше часа он читал нам лекцию о традициях каваллы, чести Академии и ответственности каждого за свое подразделение. Он очень подробно объяснил нам, как сильно мы провинились. А потом пообещал всем суровое наказание за вчерашнюю драку, а зачинщиков с позором изгнать из стен Академии. Уже к середине его речи я почувствовал, что и надежда, и аппетит оставили меня.

Мы мрачно шагали на завтрак и с печальным видом вошли в непривычно тихую столовую. Мы дружно принялись за самый обычный завтрак, какой нам подавали каждый день, но он показался еще безвкуснее, нежели обычно, и, несмотря на голодные спазмы, терзавшие меня всю ночь, я довольно быстро понял, что больше не могу проглотить ни крошки. За столом почти никто не разговаривал, только все без конца переглядывались. Кого из нас посчитают зачинщиками драки и выгонят из Академии?

Вернувшись в казарму, чтобы взять книги для утренних занятий, мы первым же делом увидели ответ на свои вопросы. В учебной комнате стояли три собранных сундука. Моего среди них не было, и я испытал такое невероятное облегчение, что мне даже стало стыдно. Джаред смотрел на свой сундук с тупым безразличием. Видимо, все еще находясь под воздействием успокоительного, он не до конца осознавал размеры свалившегося на него несчастья. Трент медленно осел на пол и, не говоря ни слова, закрыл лицо руками. Лоферт, тощий, не слишком умный парень, который вообще редко открывал рот, простонал:

— Это нечестно! — Оглядываясь по сторонам, он искал у нас поддержки. Потом повторил громче: — Это нечестно! Что я сделал такого, чего не делали остальные? Почему я?