человеком на планете, а если и не был им раньше, то стал таковым в Саргассовом болоте.

Мысль ничуть не грела. Как бы ни был терпелив человек, болото еще терпеливее. Оно терпит даже нетерпеливых… какое-то время. Человеку есть чему поучиться у болота.

Но первая ночь всегда самая тяжелая. Сиди, жди рассвета, не дергайся, потому что это опасное занятие, не шуми, не колыхай зыбун, лови ухом каждый шорох и не спи, потому что все равно не заснешь, даже не задремлешь. Для этого ты еще не вымотан как следует. Просто жди, дрожи и стучи зубами. Хочешь – пой в уме песни, какие знаешь, хочешь – перечисляй обитаемые планеты или римских цезарей, можешь даже попытаться решить в уме простенькую систему дифференциальных уравнений, да только все равно ни черта не выйдет. Терпи, понемногу сходя с ума, убивай время любым способом, кроме самых идиотских. И обрадуешься рассвету, как будто в нем твое спасение.

Туман выпал росой еще затемно, две мутные луны дали свет, и Эрвин двинулся дальше, ориентируясь по лунам и радуясь тому, что накануне не очень сбился с курса. Где-то слева важно лопались пузыри газа, но далеко, не страшно. Теперь все решала скорость. Риццо не станет сидеть без дела, а обнаружить беглеца в болоте – только вопрос времени. Когда рассвело, Эрвин отмахал уже порядочное расстояние.

И опять пришлось плутать, выбирая мало-мальски надежный путь среди «окон» топи, увязать по колено и выше, ложиться в жижу на шест и медленно, как занозу, вытягивать себя из трясины, и вновь Эрвину удалось выбраться на надежный зыбун, прогибающийся, но не рвущийся под тяжестью тела. В полдень пошли знакомые места – широкая полоса, протоптанная стадом «ланей», выделялась еще довольно явственно. Эрвин вышел к ней под острым углом, пересек и направился дальше, спрямляя путь и стараясь не думать о мускулозубых.

Он думал о Джанни. Теперь, после побега, расклад кардинально поменялся. Риццо скорее уничтожит беглеца, чем попытается взять его живым. Теперь у него карт-бланш, и перед Праем он оправдается. Вперед!

Прошло не более часа, и он понял, что решение спрямить путь было ошибкой. Зверье знало, где бегать. Надежный с виду болотный ковер прорвался столь же легко, как лопается мыльный пузырь, и Эрвин сразу провалился по грудь. Если бы не шест, то ухнул бы сразу с головой.

Шест… шест держал. Пока. Эрвин замер, опираясь на него и раскинутые руки. Попавший в ловушку не должен суетиться, ловушка того и ждет. Если уж крепко влип, не дергайся. Оцени свои шансы холодной головой, осторожно попробуй то и это.

Такова теория. Хорошо выдумывать теории тому, кто не ощущает на себе эту медленную, но властную силу, влекущую вниз, кто не видит, как постепенно погружается в зыбун шест, кто не представляет себе во всех подробностях, как трясина мало-помалу засосет его и болотная грязь хлынет в бессмысленно кричащий рот!.. Теория справедлива, но не всесильна. Бывают обстоятельства сильнее любых теорий.

Спустя минуту Эрвин понял: дела плохи. Еще минута – и «плохи» обратились в «хуже некуда». Он понял, что ему не вырваться.

Лишь дети верят в чудеса – разумный человек оперирует категориями стохастичности и вероятности. Не в силах подсчитать вероятность спасения, но зная, что очень-очень малая величина все же больше нуля, он борется до конца и изредка побеждает.

Изредка.

Вот уж прекрасное слово для самоутешения! Интересно, многим ли оно помогло?

Оставалось только ждать. Пройдет четверть часа, полчаса, максимум час – и болото сглотнет еще одного человека. Слишком долго он играл с ним и выигрывал, пора и честь знать. Расчетливый игрок всегда побеждает соблазн сделать еще одну, самую последнюю ставку.

Что ж, Эрвин Канн уйдет в небытие с клеймом нерасчетливого игрока. Это даже не насмешка судьбы – так оно и должно быть. Все равно Прай, поняв, что вычислитель с прилагательным «бывший» не может быть ему полезен, уберет его по-тихому. Если раньше это не сделает Джанни Риццо…

Эрвин не знал, сколько прошло времени. Казалось, вечность. Трясина не спешила, он погрузился только по подмышки. Когда зыбун не выдержит давления шеста, процесс пойдет быстро. Кружилась перед лицом мошкара. Она не кусалась, на Хляби не было кусачих насекомых, но одна мошка залетела в глаз, и это было неприятно. Как будто не было других неприятностей!

А когда сравнительно недалеко – наверное, в полукилометре – из болота поднялось и встало вертикально поперечно-полосатое лимонно-зеленое щупальце, Эрвин в первую минуту отнесся к нему как к постороннему и не очень интересному явлению природы. Эка невидаль в Саргассовом болоте – язычник!

Но тотчас рядом поднялось второе щупальце, повыше. Оно извивалось, как будто язычника здорово пнули там, в мертвой глубине, и Эрвин вдруг понял, что, наверное, так оно и было на самом деле.

– Так это ты… – прошептал он, как всякий, кто видит чудо и не может по природной недоверчивости принять его как данность. – Ты нашла меня. Все-таки нашла… Искал я, а нашла ты…

Он понял, что, может быть, будет жить. Как – второй вопрос. Но жить.

Еще никогда в жизни Эрвин так яростно не сдерживал рвущееся наружу желание закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание, отчего, разумеется, сразу утонул бы. Когда оба щупальца втянулись в зыбун, он едва не завыл. Был он замечен или нет?

Он чувствовал, что сильно прогнувшийся болотный ковер вот-вот будет продавлен шестом. Непрочный ковер, не многовековой, а восстановившийся после нарушения, тонкий, притворяющийся надежным, заманивающий простаков… Сколько еще удастся продержаться на поверхности? Немного, счет идет в лучшем случае на минуты…

Взорвав зыбун, оба щупальца поднялись над болотом уже гораздо ближе, покачались и спрятались. Теперь Эрвин всем телом ощущал движение трясины. Сквозь торфяную взвесь, сквозь грязь к нему медленно, но упорно и неостановимо двигалось то, что могло оказаться смертью, жизнью или перерождением.

По логике – не смертью. Но это если верна гипотеза…

Всегда можно придумать другую гипотезу. Отличная забава для мозга, разучившегося считать.

А можно ничего не придумывать и просто надеяться.

Эрвин почувствовал, что шест продавил-таки зыбкую преграду. Оставалось лишь держаться на руках, погрузившись до подмышек. Только не барахтаться, ни в коем случае не барахтаться…

Почудился далекий свист, с каким летит на дозвуке флаер. Игра воображения… Или все-таки нет?

Тонкий зыбун прорвался сразу, не успев вспучиться горбом, и над Эрвином нависло поперечно-полосатое щупальце. Темные глаза, расположенные вдоль него попарно, глянцево блестели, ничего не выражая. Эрвин вдруг понял, что Кристи может не узнать его,