— Где он?

Лабрюйер рассказал обо всем, что видел.

— Значит, эта колымага останавливалась где-то у озера? Или вывернула из улицы, что упирается в Царский проспект? — спросил озадаченный Хорь.

— Скорее — стояла на проспекте…

Лабрюйер попытался вспомнить свое ощущение, когда на него двигались две яркие фары.

— Что они забыли на проспекте?

— Вопрос не по адресу.

Лабрюйер расстегнул пальто и достал часы. Росомаха тем временем зажег одну фару, и можно было разглядеть циферблат.

Как всякий полицейский агент, чуть ли не полжизни отдавший службе, Лабрюйер понимал значение точного хронометража.

— Росомаха, во сколько мы отъехали от цирка? — спросил он.

— Заполночь. В половине первого, поди.

— А сколько мы сюда добирались?

— Полчаса или около того.

— И они — столько же. Сейчас час тридцать. Они уже минут десять как укатили. Значит, с часа ночи до примерно четверти второго их автомобиль где-то стоял… и чего-то ждал?.. — сам себя спросил Лабрюйер. — Кого-то они должны были увезти?

— Медведя из зверинца, — подсказал Росомаха.

И тут в голове у Лабрюйера образовалась взаимосвязь, которой пока еще недоставало логики. Но она была — и ее нужно было вытащить на свет Божий.

В ограде зоологического сада была дырка, о которой знали Пича и Кристап. Что-то с этой дыркой было связано очень загадочное и притягательное — если они рискнули на второе ночное путешествие в зверинец. И явно собирались удрать туда в третий раз.

Не пряталась ли разгадка смерти Фогеля и Вайса в зверинце?

Говорить об этом Хорю и Росомахе Лабрюйер не стал, а сказал совсем другое:

— Если оттуда кого-то увезли, то, может быть, и обратно привезут?

— Медведя? — оживился Росомаха. — А что? Цирковой народ к медведям привычен.

— Предлагаете ждать? — спросил Хорь.

— Отчего бы не обождать?

— Или оттуда кого-то увезли, или туда кого-то привезли, — разумно заметил Росомаха. — Кого можно увозить ночью из зверинца?

— А кого можно привозить ночью в зверинец? — спросил Хорь. — Нет, не в зоологическом саду дело. Была назначена встреча… а с кем?..

— Для некоторых встреч требуется место уединенное, но не до такой же степени, — сказал Росомаха. — Как будто поближе тихого уголка не нашлось. Вот взять хотя бы кладбища — мы мимо них проезжали. Чего же любезнее — посидеть ночью на лавочке у могилки?

— Если была назначена встреча, то как прибыл тот, с кем эти господа уговорились? — спросил Хорь. — Другого автомобиля мы не заметили, хотя пробежались по всему Кайзервальду — так, Леопард?

— Мы пробежались по Кайзервальду, но там, подальше, есть две усадьбы, Мейерхоф и Анненхоф, — ответил Лабрюйер. — И еще дальше — императорский рижский яхтклуб. От него до зверинца не более версты.

— Яхты! — воскликнул Хорь.

— И не надейся, — осадил его Росомаха. — Я под парусом хаживал. Сезон давно закрыт, яхты зимуют на берегу.

— Но там есть помещения, в которых, я уверен, спокойно можно жить — ведь никто сейчас туда носу не сунет.

— Отчего же не там назначена встреча?

— А была ли встреча возле зверинца? Может, «мерседес» остановился по какой-то технической причине — мотор заглох, или что там с автомобилями случается?

Росомаха и Хорь принялись выстраивать версии, уже не обращая внимания на Лабрюйера. А он думал о своем.

Нужно при первой возможности устроить Пиче строжайший допрос, нужно узнать, какие сюрпризы прячутся в зоологическом саду. У мальчишек нюх на все необычное — грех этим нюхом не воспользоваться…

Хорь решил, что охранять всю ночь зверинец бесполезно, и «Руссо-Балт» покатил обратно к Риге. Всю дорогу Хорь молчал — он понимал, что вылазка оказалась неудачной. Что выяснилось? То, о чем он и сам знал, — что кто-то из борцов тайно покидает цирк и возвращается туда незамеченным. И еще то, что фрау Шварцвальд иногда ночует в своей гримуборной — именно тогда, когда предстоят ночные похождения. Это разумно — там она одевается в короткий жакет и удобные шаровары, заматывает свою шевелюру черным шарфом, обувает ботинки наподобие мужских — на каблуках можно красиво ходить, а лазить и бегать затруднительно.

Лабрюйер тоже молчал. С Росомахой он бы еще поделился своими соображениями, с Барсуком — тоже, но Хорь в последнее время его безумно раздражал. Похоже, это было взаимно.

Росомаха довез Лабрюйера с Хорем до их жилища. Поднимаясь по лестнице, они не сказали друг другу ни слова. Должно быть, по милости Лабрюйера — он нарочно отстал.

Утром Лабрюйер хотел встать ни свет ни заря. Он хотел подкараулить Пичу перед школьными занятиями. А потом собирался телефонировать Линдеру — узнать, удалось ли изловить человека с разорванной рукой. То есть следовало немедленно лечь спать, даже не побаловав себя горячим чаем.

Так он и сделал. Разделся, лег в постель, побарахтался, принимая любимую позу для засыпания. И тут задребезжал дверной звонок.

Часы показывали четверть третьего ночи.

Лабрюйер, пуганая ворона, схватил пистолет и пошел отворять дверь, но не просто отворять — а, рванув ее на себя, за ней же и спрятаться.

Но это были не убийцы, не злодеи, не агенты «Эвиденцбюро». На пороге стояли герр и фрау Вальдорф. Оба — одетые, он — в стеганой теплой домашней куртке, она — в закрытом домашнем платье. Надо полагать, еще не ложились.

— Простите, герр Гроссмайстер, — сказал хозяин дома. — Моя сестра не у вас?

— Если у вас — вы только скажите! Вы ведь потом, как порядочный человек?.. — завершать мысль фрау не стала.

— Нет, ее у меня нет, можете сами убедиться, — ответил сильно озадаченный Лабрюйер.

— Но где же она тогда?

Лабрюйер поплотнее запахнул халат.

— Заходите, пожалуйста, — пригласил он. — У меня беспорядок, но…

— Я завтра пришлю свою Эльзу, она все вымоет и вычистит! — пообещала фрау Вальдорф. — Только помогите найти Ирму! Нам телефонировать в полицию?

— Бывало ли, что она приходила домой в такое время? — начал Лабрюйер правильный допрос.

— Мой Бог! Никогда!

— Ходила ли она по вечерам в гости к подругам?

— Ходила, — признала фрау Вальдорф. — К фрейлен Тимм, это очень порядочное семейство, к фрейлен Лемберг. Но возвращалась до девяти часов вечера. У нас не принято, чтобы молодая девушка сидела в гостях допоздна.

Насчет молодой девушки Лабрюйер имел свое мнение.

— Когда она ушла из дома?

— Когда? Она ушла после обеда, — неуверенно сказала фрау Вальдорф. — Я тогда ходила в третью квартиру напомнить, что пора заплатить за ноябрь. Я пришла — а в прихожей нет на вешалке ее синего бархатного пальто и шляпки, нет также маленькой круглой французской сумочки с цепочкой и бахромой.