— Только не теперь, — замотал головой Огрызок, и Игорь Павлович увидел слезы, брызнувшие из его глаз.

Кузьма пытался скрыть их, остановить, но они позорно текли по щекам, не желая слышать голос разума.

— Чего вы ко мне пришли? Хиляйте к Капеллану. Покуда санитары морга у него не сожгли барахло. Там в подкладе телогрейки зашита рыжуха. Шустрите.

Кравцов решил оставить Кузьму на время в покое и поспешил со двора. Огрызок смотрел ему вслед, качая седой головой, и говорил еле слышно, упрекая вслед:

— А ботали, не опаздывает следчий. Да только и он — фраер, как все, других не файнее.

Катерина, не обращая внимания на сопротивление, унесла Кузьму в дом. Уложив на диван, обтерла лицо холодной марлей. Укрыв мужика, принесла чай:

— Пей, заморыш мой, недокормленный горемычный мышонок, бедолага моя сивая! Это что ж голову твою в минуты морозом прохватило? Ведь сколько пережил, а этого горя сердце не выдержало. Поспи, успокойся, — удерживала мужа на диване силой.

— Пойди, калитку закрой! Прошу тебя! И ворота! Чтоб никто не возникал к нам. Не терзал душу всяким трепом! Так хочется тишины! Есть ли она в свете! Иль только мертвым в подарок за жизнь дадена? — злился Кузьма неведомо на кого.

Катерина закрыла ворота и калитку. Убрала во дворе. Счистила кровь с порога, земли, со стены дома. Когда вернулась в избу, Огрызок курил папиросу за папиросой.

— Что так долго не вела Кравцова? Иль дрых, задрыга, в гостинице, как хорек?

— Чекистов арестованных допрашивал. Двоих. Я в это время и ворвалась. Он едва успел по дороге оперативникам крикнуть, чтоб в камеру вернули допрашиваемых. А те, что с ним приехали, поселковых к себе вызвали. Уж не знаю, о чем они там говорят.

— Сашку жаль. Все не могу поверить…

— Да погоди ты, может, не насмерть, может, ранил его бандюга? — успокаивала Катерина.

— Капеллан не промажет. Эта падла мокрил редко, но враз. Он дышать не оставлял, когда хотел ожмурить…

— А самого его кто убил?

— Сашка, — выдохнул Огрызок. И снова перед глазами вспыхнул, как наяву, последний миг схватки.

Кулак Чубчика, рванувшийся к скуле, скользнувшее от него лицо Капеллана, опустившего лишь на миг правую руку вниз. В следующее мгновение, его невозможно было предположить, оттеснив Чубчика всего на шаг, взмахнул рукой коротко. Никто, даже сам Чубчик, не приметил нож в руке Капеллана. Чубчик прервал его радость внезапно: пахан не ожидал ответного удара. Сашка заставил себя лишь на миг пережить, опередить смерть. Кузьме запомнились округлившиеся от удивления глаза Капеллана, застрявшее в горле ругательство и фонтан крови, обдавший обоих последним теплом угасшей вражды.

Сашка лишь мгновение держался за нож. Но рухнул вместе с Капелланом. Словно не удержался на ногах.

Огрызок погасил папиросу мимо пепельницы. Ведь и ему сегодня пригрозили схваченные милицией фартовые. И с ним постараются свести счеты сбежавшие или освободившиеся законники. Не только с ним, а и с Катериной. С нею, бабой, по закону «малин» учинят разборку…

— Ну уж хрен вам всем! — подскочил Огрызок и, одевшись, решительно направился к двери.

— Ты далеко настрополился? — ахнула Катерина.

— К Кравцову! — бросил через плечо Кузьма и торопливо шагнул за порог.

Игоря Павловича он нашел в милиции. Кравцов глазам не верил. Впервые, без вызова, сам Кузьма пришел в милицию. И попросил уделить ему несколько минут.

— Не стал бы я встревать в дела ваши. И все ж за Чубчика простить не могу. Век бы о том не трехал. Да приперло. Теперь слушай, следчий, — отвел Огрызок Кравцова в сторону. Заговорил тихо, так что никто из оперативников и следственной группы ничего разобрать не мог.

Игорь Павлович слушал напряженно, внимательно, стараясь не пропустить, не забыть ничего. Потом, взяв Кузьму за плечо, завел его в кабинет. Тот говорил:

— Теперь кенты должны кого-то паханом сделать. Без того не смогут. Скорее всего — Жабу. Он больше других подходит. Он знает всех. Ему больше других доверял Капеллан. Он в курсе всего. И о рыжухе. Ничем его не возьмете. Темнить станет. Психом нарисуется. Сам себе пасть иголкой прошьет в знак протеста против следствия. Яйцы к нарам себе прибьет. Чтоб на допросы не ходить. Силен в трамбовке. Но… Слабину имеет. Одна она у него. Мышей боится, козел, пуще смерти. Пару дней в такой одиночке — сам запросится на допрос. Расколется по самую сраку, лишь бы в другую камеру попасть, где мыши не водятся.

Кравцов кивнул понятливо. Кузьма продолжал, торопясь:

— Слабак средь этих кентов — один Головастик. На все, пропадлина, жадный. На кир, на баб, хамовку, положняк. Его свои пасут всегда, чтоб не лажанул. Хотя в «малине» держали, паскуду, за шестерку. Потому знает все и обо всех. Подслушивать любит каждого. Прикинется спящим и слышит, о чем пахан в другом конце барака с кентами шепчется. Локаторы у него особые. Сучьи какие-то. Его из-за них в «малину» взяли. Все знает про всех. Игорь Павлович запоминал сказанное, а когда Огрызок умолк, поделился:

— Знаете, Кузьма, золото, которое Капеллан украл с прииска, нашли. Вы оказались правы. У покойного пахана в телогрейке, в подкладе было вшито. Но не все. Пришлось привести Баруху. Собачонку приисковую. Она и живых, и мертвого обыскала. Всех вытрясла до капли

До последнего грамма. Даже из шапок заставила отпороть подклад. У мертвого к нижнему белью были мешочки с золотом пришиты, так и на те указала. Но где еще половина? То золото нам предстоит найти. И ваши подсказки, возможно, очень пригодятся мне. Они неоценимы, Кузьма.

— Мне уже терять в этой жизни нечего. Меня и в «малину», и из фарта Чубчик вывел. Хреновая, я вам скажу, эта штука, жизнь. Держаться за нее не стоит. И мне она давно опаскудела. Но вот Сашка… Он так не думал! А его убрали. Теперь у меня одна Катерина осталась. Случись что со мной, ни вступиться за нее, ни помочь ей некому. Так хоть вы, единственный, кто с нами Колыму пережил, не дайте ее в обиду, защитите бабу! Пусть хоть она живет…

— У Катерины через десять дней заканчивается ссылка. Я не открою особого секрета, если скажу, что готовятся документы на ее реабилитацию. Важно, чтобы они не слишком запоздали, застали бы вас в Сеймчане. Чтобы могли их взять с собой.

— Реабилитация? Да кому она нужна? Мы в деревню уедем. Где никто нас не помнит и не знает. Кому наплевать на наше прошлое. Где живет люд нынешним днем. Не заглядывая в исподнее соседа, без пересудов и зависти. Что ваша реабилитация бабе? Вернет пережитое, подарит хоть один день к жизни? Бумажка! Херня! Выдумка лидеров! — разозлился Кузьма.

— А вы Катерину спросите, нужна она ей или нет? Чего тут орать? Не я ее сюда отправил. За что меня упрекать, если сам был репрессирован? Но от того не срываюсь на всех и вся.

— Прости, Игорь Павлович! Но эта реабилитация уже колом в горле. Ну, вякни мне… ой, опять не то! Скажите, неужель за все эти годы не дошло, не сдох тот фраер, какой Катьку на Колыму упек?