– Дань, что происходит? Все в порядке? – допытываюсь все громче, выплескивая тревогу.

– Да, – заверяет он.

Но его лицо, к зарождающемуся внутри меня ужасу, говорит противоположное.

– Слушай… – бормочет он. Мечет по периметру взглядом. Я замечаю, что никого из «пятерки» нет, и паникую еще сильнее. В Даниных глазах отражается нечто, похожее на то, что чувствую я, хоть он и пытается улыбаться, когда вдруг тащит меня куда-то в сторону. – Побудь здесь. С мамой! – последнее с жестким нажимом.

Я и опомниться не успеваю, как он оставляет меня с ненавистной прокуроршей. Не планировала с ней еще раз сегодня контактировать. Все-таки лимит моего терпения не безграничен! Но деваться некуда.

Людмила Владимировна ничего не говорит. Прижимает к груди ладонь и, выдерживая непроницаемое выражения лица, исследует взглядом зал. Я неосознанно делаю то же, чтобы заметить, что кроме невесты с подружайками и матерью и жениха с парнями куда-то исчезли Машталер и Сашин отец.

– Что происходит? Вы в курсе? – выдыхаю я, не скрывая тревоги.

– Сохраняй спокойствие. Не на Титанике, – вот и все, что эта бессердечная статуя требует от меня.

И вцепляясь мне в запястье, с такой силой его сжимает, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть.

Да какое спокойствие?! Как это вообще возможно?!

У меня каждый нерв трещит. Организм, заходясь в истерике, сам себя убивает.

Огненное шоу заканчивается. На сцене появляется певица, которую высокомерные ублюдки высшего света встречают оскорбительным равнодушием. Но и ей, по все видимости, на нас всех пофигу. Встав у микрофона, она с какой-то завораживающей и весьма характерной холодностью исполняет кавер всем известной песни «Позови меня с собой». Если бы я в душе не металась в ужасе, определенно, оценила бы. А так… Кажется, это пение лишь усиливает застывшую на проклятой яхте тревожную мрачность.

– Стой здесь, – командует Георгиева еще минут пять спустя, когда никто из пропавших так и не появляется в зале. – Я спущусь вниз.

И я остаюсь одна.

Ситуация все больше напоминает хоррор. А я стою и просто теряюсь, тихо слетая с катушек.

Сердце выскакивает. Кровь кипит. Дыхание учащается.

В памяти совершенно не к месту всплывает жутчайшая сцена из старого фильма «Корабль-призрак», когда веселящуюся на борту толпу перерезает напополам трос.

Боже… Тьфу-тьфу! К черту! Не думай о таком!

Громогласный удар барабана и резкий подъем вокала заставляет меня дернуться всем телом, словно невротика. Едва ли не подпрыгиваю на месте. И наплевав на все, начинаю идти. С каждым шагом крепнет уверенность в действиях и, тем не менее, до зверских пределов растет страх.

Пока сбегаю вниз по ступенькам, своих острых каблуков почти не слышу. Так громко колотится сердце, что это просто становится невозможным.

И все же… В ускоряющийся перестук моих шпилек прорывается чей-то тонкий вскрик. Сердце совершает остановку, которая позволяет мне различить возню, шорох и невыносимый для моих ушей писк. Притормаживая, машинально прижимаю к ним ладони.

Громкий всплеск воды. И пугающая тишина.

– Боже… – вырывается у меня с задушенной панической дрожью.

На миг замираю. Глядя на мигающие лампочки в узком коридоре, ведущем к передней части яхты, крайне шумно перевожу дыхание.

Понимаю, что идти на эти странные звуки нельзя. Разумнее всего вернуться обратно к гостям. Но… Что-то толкает меня двигаться вперед. И я практически вылетаю в ночь на носовую палубу. Резко втягивая прохладный воздух, вцепляюсь ладонями в металлический поручень и напряженно вглядываюсь в темную морскую гладь.

Как вдруг… Взвизгиваю, когда кто-то хватает сзади. Этот звук получается пронзительным, но слишком коротким, потому как мне зажимают ладонью рот. Крепче обхватывая, оттаскивают от борта, хотя я едва ли не ломаю себе ногти, так отчаянно цепляюсь за поручень. Всем телом извиваюсь, однако никаких трудностей мое сопротивление у мужчины не вызывает. Тогда я принимаюсь царапать находящиеся под моей грудью кисти рук, мимоходом отмечая то, что они являются мокрыми.

– Блядь, Соня, ша… – этот хриплый выдох поражает восприятие, заставляя меня оцепенеть не только внешне, но и внутренне.

Из моей головы не просто все мысли выносит. Кажется, что я в принципе мозга лишаюсь. Соображать неспособна. Клянусь, пока мы с Георгиевым не оказываемся в каком-то закутке, не работает ничего.

– Что ты тут делаешь? – этот вопрос мы выпаливаем уже друг другу в лицо.

Одновременно. Только Сашка свой приправляет матами.

Я смотрю на него и будто впервые вижу. Такой он чужой, злой и суровый, что по телу прострелами дрожь несется.

– Почему ты не в зале? Где Тоха? – продолжает кипеть и давить.

А я спускаю взгляд ниже и резко сглатываю, когда вижу на шее и воротнике рубашки Георгиева следы от чертовой розовой помады.

– Лучше бы она тебя заблевала, – толкаю для самой себя неожиданно.

Трескаю его по щеке. И только когда ладонь обжигает боль, душу – скорбь, а глаза – слезы, застываю. Заторможенно прокручиваю то, что слышала до того, как выбежала на палубу, но сложить воедино до сих пор не могу. Лишь чувствую, как растет сковавший весь организм ужас.

– Знаешь… – бормочу странным рваным шепотом. – Я всегда буду на твоей стороне, что бы ты не совершил… Буду в твоей команде… Но… Сегодня, когда ты, в угоду своей мести, взял в жены Владу Машталер, я поняла, что никогда с тобой быть не смогу, – не лгу. Озвучиваю то, что чувствую. – Даже в далеком будущем… Даже когда ты разведешься… Даже когда будешь снова свободным… Я больше не смогу быть с тобой, Саш… Как раньше уже не будет… Моя рана никогда не затянется, обида не утихнет, а злость не станет меньше…

Пока заканчиваю говорить, глаза удивительным образом пересыхают. Больно моргать, но я могу видеть.

И что же я вижу?

Печать глубокой муки. И никакого сопротивления. Абсолютное принятие.

– Я понял, – толкает сипло.

И это все, что он мне отвечает.

«– Я всегда с тобой… До смерти…

– После…»

Так вот что это значило. Георгиев понимал, что после этой свадьбы мы не сможем быть вместе, и все равно пошел на этот шаг.

Может ли быть еще больнее? Может?!

Я едва стою на ногах!

– Когда ты приехал в первый, второй, третий разы в Киев… – шепчу задушенно. – Ты уже знал, что женишься на ней?

– Нет, – хрипит он так же тихо. – Я надеялся, что до этого не дойдет.