Заметив, что лицо банкира краснеет, она замолкла и робко глядела на него со слезами на глазах.

– Я бы очень хотел осуществить твое желание, если бы это зависело от меня, – слегка дрогнувшим голосом ответил Гуго. – Но захочет ли князь тебя видеть? Ты не знаешь, что вскоре после твоего отъезда Орохай поссорился со своей женой и они разъехались, а теперь, через год с лишним, примирились. Очень может быть, что в пылу своего нового счастья он найдет неловким…

– Увидеться с прежней любовницей? – прошептала Руфь. – Да, лучше отказаться от своего желания, пусть наслаждается счастьем…

– Не огорчайся напрасно. Желание твое вполне законно, и будь уверена, что, если только это возможно, я все устрою.

Придя к себе в кабинет, Гуго в волнении стал ходить по комнате. Мысль, что Рауль переступит порог его дома, была ему крайне неприятна. С другой стороны, он считал даже необходимым напомнить гордому аристократу его злодеяние. Как ни тяжел ему будет этот визит, пусть полюбуется на жертву своей прихоти.

Решившись наконец, банкир взял перо и написал:

«Князь! Женщина, которую вы некогда соблазнили, умирает от чахотки, и дни ее сочтены. Зная, что вы великодушно заботились о ее нуждах и о нуждах вашего ребенка, она желает видеть вас в последний раз, чтобы поблагодарить и показать вам вашу дочь. Если вы, князь, найдете возможным выполнить просьбу умирающей, то можете видеть ее у меня. Зная вашу щепетильность в некоторых отношениях, считаю нужным присовокупить, что мать и дочь – крещены.

Гуго Мейер».

Это письмо сильно смутило Рауля, вызвав в нем удивление и сострадание. Умирающая Руфь очутилась в доме своего мужа, своего беспощадного судьи, обрекшего ее на смерть? Эта перемена казалась ему необъяснимой. Он охотно навестил бы несчастную женщину, которая, может быть, имела серьезные причины желать свидания, но как скрыть это от Валерии? Встревоженный, озабоченный, он облокотился на стол и задумался, опустив голову на руки.

– О чем ты задумался, Рауль? – спросила Валерия, неслышно подойдя к нему и целуя его.

Рауль вздрогнул.

– Валерия, ты?

– Боже мой! Но ты, кажется, встревожен чем-то?

– Да, дорогая моя! Угрызения совести и мое прошлое подавляют меня.

– И в твоем прошлом есть то, что ты не можешь мне сказать? – спросила молодая женщина, бледнея.

– Нет, между нами не должно быть никаких тайн, – решительно сказал Рауль. – Я тебе все открою, как ни тяжело это признание. А затем, дорогая, суди, наказывай и дай свой совет.

Он усадил жену на диван и стал рассказывать, как, взбешенный ее холодностью и ревнуя, стал искать легкой любви, как он встретил Руфь и как бесился затем, когда открылась их связь и он узнал, кого обольстил. Наконец, он описал жестокость Мейера, бегство молодой женщины и все удивление при получении письма, которое он протянул ей.

– Прочти и скажи, как поступить?

Краснея и бледнея, слушала Валерия рассказ мужа, и самые разноречивые чувства волновали ее душу, но восторженное великодушие, свойственное ее натуре, превозмогло все остальные побуждения.

– Ты должен посетить эту несчастную, Рауль, и сегодня же, – сказала она. – Подумай, как ты виноват перед ней! Быть может, она хочет просить тебя о чем-нибудь относительно ребенка, а ты обязан воспитать девочку и обеспечить ее будущее. Я тоже не понимаю, что значит внезапное великодушие банкира после такой жестокости. Но если Мейер простил свою жену, это еще не обязывает его воспитывать ее незаконного ребенка. Поезжай скорей, милый мой, исполни долг христианина и спиритуалиста. Мне нечего тебе прощать, несчастная жестоко наказана.

– Благодарю тебя, – прошептал Рауль, с жаром целуя руки жены. – Я еду, – и, обняв Валерию, сказал: – Я обещаю Мейеру освободить его от ребенка после смерти жены. Но думаю, что лучше написать сперва банкиру, в какой день и час я могу явиться.

– Чтобы бедная больная умерла, пока вы будете переписываться? – воскликнула Валерия. – С чахоточными нельзя поручиться ни за один час. Нет-нет, милый, поезжай скорей, не откладывай далее.

Слова Валерии убедили князя. Он велел подать экипаж, а княгиня села у окна и, глядя на уезжающего князя, так глубоко задумалась, что не заметила, как у подъезда остановилась карета Антуанетты и подруга ее вошла затем в комнату.

– Скажи, фея, что у вас? Опять новая размолвка? – спросила графиня, трогая ее за плечо. – Рауль, проезжая мимо, пристально глядел на меня и не узнал, а тебя я нахожу в мечтательном состоянии. Что это – избыток счастья или какая-нибудь ссора туманит так ваши головы?

– Мы совершенно счастливы и живем в полном согласии, – ответила, улыбаясь, Валерия. – А смутило наш покой прошлое, которое выплывает неизвестно откуда. Пойдем ко мне, я тебе все расскажу. От тебя, моей сестры и поверенной, у меня не может быть тайн.

– Вот уж действительно необыкновенная история, – сказала графиня с изумлением, выслушав рассказ Валерии. – Но ведь какая роковая случайность, что Рауль среди сотен «этих дам» попал и обольстил именно жену Мейера? Воображаю бешенство гордого Самуила, когда он раскрыл этот сюрприз. Какая насмешка судьбы! Но я тоже не понимаю, что могло смягчить эту железную душу до того, что он принял обратно эту женщину с ребенком, да еще приглашает Рауля навестить его возлюбленную. Это же прямо чудо!

– Быть может, он хочет отделаться от ребенка.

– Сомневаюсь. Такие натуры, как Мейер, ничего не делают наполовину. Уж если он простил жену и победил отвращение к незаконному ребенку, терпя их в своем доме, то вряд ли захочет отделаться от девочки. А ты желала бы взять ее и воспитать вместе с Амедеем?

– И чего ты только не выдумаешь, право! Разве это возможно? Нет, мы поместим ее в какое-нибудь почтенное семейство и обеспечим ее будущность.

– Это Мейер и сам может сделать, он слишком богат, чтобы останавливаться перед денежным вопросом. А насколько я знаю, он никогда не примет предложения Рауля. Ты должна бы понимать это лучше меня.

Валерия не отвечала. Опустив голову, снова задумалась. В памяти ее воскресло далекое прошлое и все перипетии ее любви к Самуилу. Перед ней, как живое, восстало бледное, энергичное лицо банкира, и его пламенный, чарующий взгляд впивался в ее глаза… Конечно, все это прошло и забыто, она не любит более Самуила, а между тем одно воспоминание об этом человеке пробуждало в ее сердце какую-то неопределенную тоску, какое-то тягостное чувство, которому не находилось названия… И она невольно вздохнула.

– Не предавайся вредным мечтаниям, Валерия, – сказала следившая за ней графиня, наклоняясь и беря ее за руку. – Не вызывай в своем воспоминании демонический роковой взгляд, который едва не разрушил твое супружеское счастье. Ты не в силах бороться против чарующего влияния, которое этот человек имеет на тебя. Чтобы быть счастливой, не изменять своему долгу и безгранично любить Рауля, ты должна изгнать всякое воспоминание о Самуиле.