– А-а-а-а! – грозно завопил полулич и мощным рывком разорвал обе веревки на руках и одну на ноге. Вскочив, он двинулся к Щавелю, волоча за собой кровать.

– Возобновилось гниение и разложение в мертвом теле! – с некоторой тревогой выкрикнул Щавель. – Процессы распада стали преобладать над процессами синтеза! Закончилась внутренняя активность сущности Гирана Арадана, отныне она нуждается во внешнем источнике движения и эволюции!

Полулич, все зеленея и зеленея, вытянул к Щавелю трясущиеся тощие руки. Из пальцев стремительно росли длинные кривые когти.

Оруженосец Тимин утер слезы, встал, вытащил из ножен меч, сделал шаг – и одним ударом снес своему бывшему господину голову.

– Прекратилась высшая форма существования материи, известной нам как Гиран Арадан… – пробормотал Щавель. Видимо, ему было трудно сразу остановиться.

– Господин Арадан, еще когда живехонький был, всегда говорил: против лича нет ничего лучше острого меча, – сказал Тимин, заученным движением вытирая меч о стариковские кальсоны. – Пока, говорит, маг свои заклинания пробормочет… у нежити-то никакого воображения, устойчива она к заклинаниям…

– Да, несомненно, – покосившись на Трикса, сказал Щавель. – Ты меня… мне подсобил.

Тимин вздохнул и спрятал меч в ножны. Потом искоса поглядел на волшебника:

– Что королю-то писать будем?

– Что-что… – Щавель присел и печально посмотрел на останки полулича, медленно превращающиеся в серый прах. Как ни странно, в этом зрелище не было ничего отвратительного – скорее, печальная, грустная красота… – Так и напишем. Что его доблестный рыцарь Гиран Арадан, прожив очень долгую и достойную жизнь, отошел наконец в мир иной. И в своих последних словах молил не оставить без покровительства и заботы его юного сына, который мечтает пойти по стопам отца.

– Спасибо, господин волшебник, – сдержанно сказал Тимин. – Я очень тревожусь за мальчика.

– Еще бы, – сказал волшебник. – Еще бы ты не тревожился.

Двое мужчин уставились друг на друга. Первым глаза отвел Тимин.

– Я, конечно, здоровье Арадану подправил, было дело, – признал Щавель. – Зубы у него крепкие стали… вон, до сих пор не рассыпались. Но что он в сто лет отцом стал – извини, Тимин, не поверю.

– А вот господин Арадан поверил, – сказал Тимин. – И жена моя так считает…

– Вот и хорошо, – кивнул Щавель. – И славный род не прервался, и твоя жена не в обиде, и покойной жене Арадана веселее было в захолустье-то. Оставим это, Тимин. Нам надо поспать, завтра мы отправимся в путь.

– Идите, – кивнул Тимин. – А я принесу совок, метелку, да и приберусь тут.

Рано утром путешественники покинули усадьбу. Кодар, сдерживая рыдания, сообщил им, что его батюшка умер ночью, так и не дождавшись встречи со старым другом. Щавель и Трикс принесли свои соболезнования. Иен и Халанбери так ничего толком и не поняли – и Трикс почему-то совсем не захотел поделиться с ними приключившейся ночью историей.

Миновав деревеньку – ее расхлябанные обитатели откуда-то уже знали о случившемся, как это обычно и водится у нерадивых подданных, – путники выехали из владений рыцаря Арадана и вновь попали на приличную дорогу. Сверившись с картой, Щавель заявил, что теперь они едут по землям барона Исмунда. Трикс, подумав хорошенько, вспомнил, что предки барона были из той самаршанской знати, которая после проигранной войны предпочла принять власть Маркеля Разумного и стать его баронами, а не срываться с насиженных земель и копить впустую обиду. Иен, очень гордившийся своим приютским образованием, сказал, что владения Исмунда славятся быстрыми скакунами, собачьими бегами, петушиными боями, бойцовыми рыбками, азартными играми и гладиаторскими сражениями (только не до смерти, поскольку Маркель Неожиданный в угоду своей второй жене запретил гладиаторам убивать друг друга на аренах). Щавель отметил, что магия во владениях Исмунда развита слабо и знаменитых волшебников тут не водится. Ну а Халанбери только поинтересовался, умеют ли подданные барона делать знаменитую самаршанскую халву или уже разучились.

Несмотря на то что на землях Исмунда с давних пор проживало множество самаршанцев, нынче они уже мало отличались от прочих граждан королевства. Длиннополые накидки уступили место штанам и рубашкам, женщины больше не прятали рот под тугой повязкой (почему-то в Самаршане считали, что приличная женщина не должна показывать свой рот чужим – скорее всего самаршанцы таким образом ловко избавились от необходимости водить своих жен на пирушки и выслушивать от них замечания при посторонних). В деревнях повсюду держали кур, которых самаршанцы считают грязными животными, ибо они едят червей, а черви едят мертвецов, значит, тот, кто ест курицу, пожирает своих предков. Единственное, что выдавало происхождение местных, так это чуть более темная кожа и слегка раскосые глаза.

Деревни здесь встречались часто, и три ночи подряд путники проводили в тавернах. Но на четвертый день, когда вдали уже показались башни Гивы – главного города баронства, случилась неприятность.

Вначале зарядил дождь – нудный осенний дождь, решивший поквитаться за затянувшееся бабье лето. Дороги быстро раскисли, и благородный жеребец волшебника внезапно показал себя не с лучшей стороны – поскользнулся, упал, уронив Щавеля в лужу – и захромал. Вначале волшебник почем свет ругал глупого коня, потом принялся его успокаивать и осматривать ногу. Ничего утешительного он не обнаружил.

– Месяц поправляться будет, – забинтовывая распухшую ногу животного, сказал он. – В ветеринарной магии я не силен. До города дохромает… там придется продавать.

Засунув руку в карман, волшебник достал тощий кошелек, заглянул внутрь и печально добавил:

– И покупать новую лошадь. М-да…

До города жеребец действительно дохромал – Щавель шел пешком. На воротах волшебник поинтересовался адресом ближайшего лошадника и ближайшего колбасника. Конь насторожился.

К счастью для него, лошадник, осмотрев ушибленную ногу, назвал приличную цену и визита к колбасных дел мастеру удалось избежать. Заодно Щавель продал и повозку с кобылой, после чего повеселел и отправился в ближайший трактир. Поужинав и выпив бутылку вина, волшебник стал совсем благостным. Для Трикса, Иена и Халанбери была снята комната, а сам Щавель отправился «знакомиться с прославленной ночной жизнью Гивы».

Трикс не возражал. Ребята устали так, что тут же повалились на койки. Халанбери уснул мгновенно, Иен успел снять башмаки. Аннет присела на подоконник, печально посмотрела на дождь, который только усиливался, и отправилась ночевать к Триксу в карман мантии.

Да и Трикс держался недолго. В свете единственной свечи он некоторое время разглядывал книгу «Тиана», борясь с искушением открыть ее и прочитать. Потом спрятал под подушку, задул свечу и уснул.