В темнице, под хохот палачей.

– Позвольте, молодой господин…

– Нет-нет! – отчаянно замахал Вит руками из-под перины, едва не порвав ее в клочья. – Я сам!..

– Как будет угодно молодому господину.

Челядь аккуратно разложила одежду на краю необъятной кровати. «Эх, Матильду бы сюда», – мельком подумал Вит, краснея.

– Молодой господин желает еще чего-нибудь? Вина? Ужин?

– Ага, ужин! И побольше!

Едва дверь за слугами закрылась, юноша принялся лихорадочно одеваться, путаясь в завязках, шнурках, пуговичках, крючочках и прочей дребедени. Наряды – загляденье, королю впору; но пока разберешься, что куда цепляется да пристегивается…

Жаль, зеркала нет. Полюбоваться.

– Ваш ужин, молодой господин.

Слуги внесли столик черного дерева, инкрустированный яшмой и серебром. Следом – два глубоких кресла с гнутыми ножками, обитых бордовым бархатом и с вензелями на спинках. Зачем два? Да кто ж этот сон знает! Вит уже устал удивляться. Следом потянулась череда подносов и блюд, исходя такими ароматами, что юноша чуть слюной не подавился. Он искренне надеялся, что теперь его оставят в покое, дав насладиться ужином, – но не тут-то было!

– Его светлость граф цу Рейвиш! – торжественно провозгласил знакомый слуга.

Вита едва не хватил успевший забыться столбун.

Граф вошел стремительно, но при этом без малейшей торопливости. Слуги разом исчезли, притворив за собой двери; юноша поспешил низко склониться перед его светлостью, а когда осмелился поднять глаза…

Букашка!

Взрослая букашка!

Лицо Жерара-Хагена тронула снисходительная, но вполне доброжелательная улыбка. Мальчик узнал отца. Узнал с первого взгляда. Значит, все складывается наилучшим образом. То, что должно быть сказано, следует говорить сразу, без околичностей, прозрачных намеков и прочей словесной шелухи.

– Я рад приветствовать тебя…

Короткая пауза. И давно выстраданное:

– …сын мой.

Вит машинально взял что-то с ближайшего блюда. Сунул в рот.

Вкуса не почувствовал.

– …Ух ты! Моя мамка – баронесса? Настоящая?!

– Агнесса ле Шэн. Племянница старого барона Гольфрида. Единственная, уцелевшая после мятежа Карла-Зверя.

– То-то она никогда… Я спрашивал, а она – молчок! Хитрюга! Конечно, скажи такое…

За время рассказа графа Вит, от робости и смущения, выхлебал целый кубок вкуснющего вина. Помогло. Смущение ушло без возврата. И впрямь, чего робеть перед собственным папашей?! Ведь если отец – граф, значит, и он, Витольд (полное имя впервые показалось красивым), – графенок! Или графин. А слово «бастард» в устах новоявленного родителя звучало совсем иначе, чем «байстрюк» или «ублюдок».

– Я очень рад, что нашел тебя, Витольд. Когда-нибудь ты поймешь мою радость. Послезавтра мы уедем отсюда в мой замок… В наш замок. Ты пройдешь Обряд, займешь свое место в Хенингском Доме…

Сказка продолжалась. Подумать только: совсем недавно сделаться подмастерьем у булочника было для Вита пределом мечтаний! Затем – Дно, друзья, Матильда… Лучшего и желать нельзя! Оказалось – можно. Мейстер Филипп, благородные забавы с Базильсонами, первая ночь с Тильдой… И вот: новый подарок судьбы! Его отец – граф цу Рейвиш! Любые мечты меркли по сравнению с головокружительной высотой, на которую Вит сейчас вознесся. А не убил бы мытаря – по сей день бы в Запрудах овец пас!

Вот оно, счастье! Привалило – так уж привалило!

Но черная тень беспокойства маячила рядом. Мешала до конца насладиться удачей.

– Ваша… ваша светлость…

– Зови меня отцом, Витольд. Привыкай. Особенно когда мы наедине.

– Ага… А мамку мою… баронессу, значит!.. Вы ее тоже в замок заберете? Мы теперь вместе жить станем?

Жерар-Хаген едва заметно нахмурился. Огладил пальцем подбородок, не спеша отвечать. Тень надвинулась, выросла…

– Не все так просто, Витольд. Я ведь женат. Давно. Я не могу привести в замок другую женщину. Ты уже большой: надеюсь, ты поймешь меня.

Вит прекрасно понял графа. Попробовал бы, к примеру, Гастон Рябушка, муж тетки Неле, другую бабу в дом привести! Разом бы и ухватом огреб, и бердышом, и всем, что под руку попалось! Месяц бы охал да отлеживался! Вот и граф своей графиньки страсть как боится.

Чего ж тут непонятного?

– …ты – иное дело. Я встречался с твоей матерью еще до женитьбы. К сожалению, моя супруга бездетна. Тебе она обрадуется. Что касается твоей матери…

Голос графа слегка дрогнул, и юноша радостно встрепенулся. «Любит он мою мамку! До сих пор любит. Не бросит ее, поможет!»

– …пусть поживет в деревне. Месяц или два. Потом я куплю ей дом в городе.

– Ме-е-есяц… – протянул Вит, угасая.

И разом – пропала комната, пропал граф Рейвишский, все пропало. Те двое – как живые, перед глазами. К мамке сзади подкрадываются. Сон? Явь? Бред? Или он с ума сходит?

– Сон мне дурной снится, отец.

Само вырвалось. Глухо, будто издалека. Едва собственный голос узнал.

– Сон? – из такой же дали. – Дурной? Будто у тебя в руках позор оружья? Пустое, сынок. Он и мне снится. И другим. Мерзкий сон, согласен.

– Не про оружье! Про мамку мою!..

Те двое совсем близко подошли. Один кулак занес. Скорее остановить их! расшвырять! мамку спасти! Только ноги мертвые, чужие.

– …убивают ее, отец. В речке топят. А вдруг – вещий сон? Может, поскорее ее… в город?!

Не видит Вит лица графского. А зря. Или наоборот: хорошо, что не видит. Побледнел вдруг граф. Выпрямился. Подвело на миг хваленое фамильное хладнокровие. Откуда?! Ведь никто не мог, ни словом… Шатнулась комната перед Жераром-Хагеном. Все вокруг плоским сделалось, ненастоящим. Нарисованным. Бегут по картине-комнате трещинки-кракелюры.[44]Вот-вот осыплется старая краска, обнажая холст… Или – иную картину, скрытую под привычной обыденностью? Что там, под слоем ветхой краски бытия, мнившегося незыблемым, а на поверку оказавшимся столь хрупким? Может, тот неправильный, богопротивный мир, где руки дворян отягчены позорным оружьем?

Прочь, наважденье, прочь!

…Кукла!.. хочу!..

Комната разбежалась в стороны, обретая прежние очертания, глубину и объем. Минуло всего какое-то мгновение – но у Жерара-Хагена, сына Густава Быстрого, были свои отношения со временем.