— Кстати, про Морин, — вставил де Мариньи. — Мне до сих пор не понятны два момента: один про нее и один про Итакву.

— Говори, — кивнула ведьма, — только быстрее, мне еще надо отчитаться перед Тонйольфом. Потом будет гулянка с пьянкой, потом все лягут спать и вы тоже — вам понадобятся силы, а как наступит Темночас, вас разбудят.

— Два вопроса, и все. Ты говорила, что все в клане любили Морин, так как же получилось, что теперь клан против нее? И почему Итаква не устроил вам страшную месть, когда узнал, что девушка убежала от него? За такое он перебил бы весь клан, сдается мне.

— Это было три или четыре года тому назад, — ответила она, — и когда Итаква тогда приходил на Нуминос, у него были заботы поважнее. Я как раз была в Норенштадте, читала книги, и я его видела. Я уверена, что он был ранен!

— Ранен?

— Да, потому как сидел на своей пирамиде, раскачивался туда-сюда, словно от боли, и зажимал лапой глаз. А из глаза стекал алый огонь, будто капли его дурной крови!

При каждом ее слове Вождь кивал, а потом сказал без всякой гордости и без ложной скромности:

— Это сделал я. Когда люди Итаквы на воздушных змеях напали на плато сверху, я ударил его в глаз копьем с наконечником из звездного камня.

— Твоя работа? — изумилась Аннахильд. — Ты достал его? Простой человек против Шагающего с Ветрами?

На миг она онемела, а потом восхищенно рассмеялась:

— Ну разве я не говорила, что ты похож на моего Хэмиша?

Техасец снова кивнул:

— Да, говорила, но мое оружие было несравненно сильнее, чем любой меч, Аннахильд. Твой Хэмиш был героем, а я просто перепугался. Ну ладно, ты нам собиралась рассказать, почему весь клан отвернулся от Морин. Так как же это случилось?

Ведьма с безразличным видом повела плечами и вздохнула:

— Завистники найдутся всегда и везде. После того как Итаква увидел Морин и Гарвена вместе, он разрушил деревню и чуть не уничтожил весь клан, а теперь, когда Морин сбежала, все знают, что рано или поздно Итаква опять устроит показательную казнь, но уже куда более страшную. — Она снова пожала плечами. — Да, почти все в клане любили Морин, но в каждой семье есть и свои дети, и родители за них беспокоятся. С тех пор как я отослала девчонку на Гористый, прошло четыре года — людям клана этого времени оказалось больше чем достаточно, чтобы переложить всю вину с больной головы на здоровую. Они забыли, что если и стоит кого винить во всех бедах, так это того, кто шагает по небесам. Но кто я такая, чтобы их судить? А сейчас, когда появились вы, они изо всех сил уцепятся за возможность оправдаться в глазах Итаквы. Нет, я наших вовсе не виню — мне их просто жаль.

Она помолчала, о чем-то задумавшись, а потом сказала куда более теплым тоном:

— Ладно, мне сейчас разговаривать с Тонйольфом, и мы с вами вряд ли увидимся до Темночаса, поэтому я вам сейчас кое-что дам.

Ведьма достала из потайных карманов в глубине своих лохмотьев два маленьких кожаных мешочка.

— Этот — тебе. — Она протянула мешочек де Мариньи. — Порошок из трав и солей. Если взять их по отдельности, толку не будет, но я смешала из них мощное средство. Принимай аккуратно и по чуть-чуть.

— Что он делает? — спросил де Мариньи, взвешивая мешочек в ладони. — И почему ты дала его только мне, а как же Вождь?

— Ему такое незачем, — ответила она. — Твой друг чувствует только совсем уж неимоверный холод. Ну а ты у нас теплый — и этот порошок сохранит твое тепло, и холод не убьет тебя.

Силберхатт посмотрел на второй мешочек.

— А там что? — спросил он.

Колдунья ласково улыбнулась:

— А там — чуточка магии в дополнение к той, что у вас уже есть. Никто на Нуминосе не сделает порошок грез лучше, чем ведьма Аннахильд. С таким порошком не надо спать, чтобы увидеть сон, — просто сыпаните его в лицо тому, кого захотите одурачить или испугать. Вот, смотрите!

Она открыла мешочек, высыпала на ладонь щепотку синего порошка и сдула его им в лицо так быстро, что они не успели отвернуться. Порошок попал на губы, глаза и ноздри путешественников.

И тут…

Силберхатт пошатнулся, будто его ударили кувалдой, и бросился к стене, уклоняясь от бесчисленных топоров, летевших в него со всех сторон. Он извивался, делал обманные выпады и размахивал руками так, что они слились в размытое пятно. Ну а под ногами де Мариньи в это время разверзлась черная пропасть, на дне ее блестели острия шипов, которые неминуемо вонзились бы в него при падении. Он в испуге отскочил назад, но зацепился ногой за лавку и… резко сел на грязный пол хижины.

Для обоих путешественников все происходящее было настолько реальным, что когда в следующую секунду вызванные порошком видения кончились и вместо неведомого мира ужасов они оказались в хижине и увидели смеющуюся хозяйку, то их изумлению не было предела.

Аннахильд, не дав им ничего сказать, крепко взяла их за руки в знак того, что реальность вернулась, и взглянула яркими глазами в их испуганные лица. Удовлетворившись увиденным, она кивнула.

— Хорошо работает, да?

Не став ждать ответа, она продолжала:

— Свобода деревни в ваших руках. Только больше никаких вопросов, особенно местным — раз уж вас приняли за колдунов и ясновидящих, то чем дольше люди будут так думать, тем лучше.

И с этими словами она открыла дверь и вышла наружу.

— Жалко, — выдавил из себя де Мариньи, когда дверь закрылась.

— Чего жалко? — повернулся к нему Вождь, он уже полностью пришел в себя после порошка.

— Я хотел спросить про летучих мышей. Помнишь, когда она только встретила нас на берегу, она что-то про них говорила? Про них и про Гористый остров? Она тогда назвала его «остров летучих мышей» и еще потом сказала «в тумане хлопают крылья летучих мышей, кровь, ужас, дует великий ветер», что-то вроде того.

— Да, помню, — глубокомысленно кивнул Вождь. — Ну, может, еще получится с ней поговорить. Заодно и за «чуточку магии» спасибо скажем.

Темночас…

В Темночас с моря пришел холодный серый туман, и угрюмые лица людей, садящихся в длинные корабли, сделались в нем похожи на морды неведомых чудовищ. Кожаные и металлические шлемы влажно блестели от сырости, отсыревшие меха липли к мускулистым рукам и спинам. Туман как будто осел на всем противной лоснящейся пленкой, и деревянные настилы кораблей сделались от этого скользкими.

Воздух делался все холоднее и холоднее, пока температура не остановилась чуть выше точки замерзания воды, даже океан, как правило, чуть теплый из-за подводной вулканической активности, стал более холодным, чем обычно. Все очертания стали мягкими и расплывчатыми, а звуки — глухими.

Вождь, попавший вместе с де Мариньи на корабль Харальда, сидел рядом с товарищем ближе к корме. С самой погрузки он не вымолвил ни слова, лишь непроизвольно втянул голову в плечи. Ему вовсе не было холодно, однако на сердце лежали дурные предчувствия, вызванные, вероятно, угрюмым глухим плеском воды и свинцово-серым туманом.