– Я в церкви была.

– О! Чего это вдруг? Грехи замаливаешь? Мои не прихватишь, у меня много! – Андрей улыбался, он был в хорошем настроении. – Ну ладно, шучу-шучу, прости!

– Я молилась за нас… я еще помолюсь. А ты что делаешь?

– С ребятами в бане, мы по пятницам ходим. Сто лет уже не был.

Катя помолчала.

– Я ничего не знаю про твоих друзей. Ты не рассказывал никогда.

– Познакомлю, Кать… Я завтра утром улечу дня на три-четыре, по делам, ты скучать тут не будешь?

– А куда? – спросила Катя и ясно услышала заливистый женский смех в трубке.

– Кать, мне сказать несложно, но давай ты не будешь меня о работе пытать. Это не интересно! Ладно?! Давай, не горюй, тут у нас пьянство небольшое, я тебе попозже позвоню. Ты мне список чтения начала писать?

Андрей был весел, он снова жил своей жизнью, Катя это почувствовала. Женский смех не шел из головы – все тело будто током пронзило.

Дома была Настя. Лежала, не переодевшись, на кровати. Молча подняла руку.

– Привет, Насть! – обрадовалась Катя.

– Здорово! Давно приехала?

– Вчера вечером.

– Прибарахлилась нехило! – Настя кивнула в сторону шкафа.

Катя зашла в спальню, увидела распахнутый шкаф и большую Настину сумку, стоявшую возле.

– Ой, прости, я думала…

– Да ладно, не парься! У меня там все нестиранное, неохота ничего. У тебя-то как дела? – Она хотела что-то еще добавить, но промолчала.

Катя перевешивала вещи на свою половину. Что не лезло, сворачивала и совала на полки. Настя села на кровати по-татарски.

– Да не парься, говорю. Я все перестираю, в химчистку схожу, у меня времени теперь вагон. – Она помолчала. – Уехал мой, похоже, с концами. Как исчез после Нового года, так и все. Неделю прождала, думала, заявится… спала все время. Так и не позвонил. – Потрогала живот снизу. – Не видно, кстати?

– Нет, – качнула головой Катя.

– Трубку не берет, на эсэмэски не отзывается… Октай говорит, не знает ничего. Врет, скотина! Так надоело. Просто нет смысла с ними разговаривать.

– А что дома?

– Не знаю, матери звонила пару раз, она пьяная, несет черт-те что, похоже, не работает или в отпуске. Дома все время…

– Так праздники… – подсказала Катя.

– Какие праздники у них в магазине?! Девчонки говорят, у нее какой-то новый хахаль живет – моложе меня. Там у них дым коромыслом!

– Настя, надо тебе поехать…

– Да сама знаю, что надо… – Настя надела тапочки и пошла в кухню. – Мне теперь много чего надо!

Катя разбирала пакеты с едой.

– Есть хочешь?

– Все время хочу, толстеть уже начала. – Настя похлопала себя по щекам. – Ну, приеду, и что? Найду бабу Дину, привезу ее обратно, и что – жить с ней там?

Катя перестала резать колбасу.

– Надо ее домой вернуть! Как она в этом доме престарелых?! Странно, что моя мать ничего не сказала: – Катя посмотрела на часы.

– Я ей час назад звонила, говорит, вдрызг с моей мамашей разругались. У нее и своих проблем хватает. Ты знаешь, что вашего Федора перевели куда-то далеко.

– Перевели? – Катя с испугом посмотрела на свой телефон.

– Ну, после нового года. Поеду, конечно… я все своего драгоценного ждала. – Настя взяла кусок колбасы и заглянула Кате в глаза. – И чего я в нем нашла? Ты же его видела? А спать совсем не могу, лежу, лежу. И жалко же его! Хорошо, если он сейчас в Баку, а если здесь где-то и его, правда, за долги ищут?

Катя порезала сыр, хлеб, поставила йогурт, масло. Настя ела с аппетитом.

– Дня через три-четыре поеду. Пока подарки куплю, билет.

– Ой, слушай, подарки! – Катя побежала в спальню и принесла большой пучок разноцветных венецианских бус, высыпала их на стол. – Выбирай!

Настя стала перебирать, разглядывая на свет. Отложила трое и решала, какие взять.

– Бери все!

Настя пошла в ванную примерить.

– Ты в консультации была? – громко спросила Катя.

– Да когда? Праздники же… у меня, кстати, ни прописки, ничего. Наверное, не примут? И дома не сходишь!

– Почему?

– Ты что, спятила? На следующий день весь Белореченск будет скалиться! Настя из Москвы в подоле приперла!

– И что?

Настя намазывала масло на хлеб. Перестала и уставилась на Катю как на глупенькую.

– А я буду рожать?! – спросила вызывающе. – Ты, кстати, с этим твоим Андрюшей аккуратней. Вы вообще презиками пользуетесь?

Катины щеки стали цвета свеклы.

– Ох! – Небрежно сморщилась Настя. – Чего ты?! Чтобы потом вот так не метаться, как дура! А лучше таблетки пей. Ты что, вообще без всяких этих дел?

– Давай, я сама разберусь! – Катя сидела красная.

– Катя! Сеструха! Посмотри на меня! Куда мне с этим добром? – Настя прижала ладони к животу. – Кому я нужна? Ты что, думаешь, твой лучше? Они слово «аборт» все выучили!

– Всё?!

– Что всё?!

– Я аборт делать не буду! – Катя вцепилась в косу.

– Да ты боишься! – Настя изучала сестру. – Ты что, беременная?

Катя молчала хмуро.

– Хм… Посмотрю я на тебя, когда ты на самом деле залетишь?

– Не буду и все!

– Так ты специально залететь от него хочешь? – прищурилась Настя.

– Нет, я не думала ничего…

– Ты про себя не думала, а мне надо обязательно рожать?! – Настя откусила бутерброд и стала жевать, в упор глядя на сестру.

– Да. – Катя не очень уверенно смотрела на Настю. Косу сжимала и думала о чем-то.

Настя застыла и положила бутерброд на тарелку.

– А кому надо?! – спросила ехидно и даже зло.

– Твоему ребенку! – ответила негромко Катя, как будто сама еще не окончательно понимала, что говорит. – Он уже есть и нельзя уже ничего.

Настя молчала хмуро, нервно гремела бусами на шее. Катя же продолжила тихо и настойчиво:

– Мать рассказала однажды. У нее между нами с Федором должен был родиться ребенок. Говорит, это самая большая тяжесть, какая есть у нее на душе. «Смотрю на вас с Федором и вижу, что убила такого же! Как это перенести, Катька?»

Ночью Катя плохо спала, думала о Федоре и матери. Мать не позвонила, что его перевели, не сказала ничего, не попросила. Ее молчание было непонятно и обидно. Катя представляла, как мать сейчас переживает, и плакала беззвучно, боясь разбудить Настю.