По пути Звереныш на лету сбил неосторожную птицу — только несколько перьев разлетелись в воздухе и, кружась, опустились наземь.

«Я победил ее! Я — победитель!» — По нежным перьям прошла волна, грифончик стал чуть крупнее, и с задорным вскликом понесся дальше.

Все, остававшиеся сторожить зимовье, высыпали навстречу подлетевшей по воздуху и земле паре. Потрясенные, они смотрели то на Всадницу, то на Зверя в благоговейном изумлении. Мир для них рушился, опадал коркой, старой и ненужной, которая нарастала годами и наконец исчезла, оставив мир таким, каким он должен был быть, каким был для северян всегда — в легендах и надеждах. Так осыпается под киркой рудокопа камень, и из-под него сияет первозданными искрами драгоценный опал.

«Они, — Зверь указал на Уилласа и дядиного слугу, тоже оставшегося в зимовье. — Кто-то из них, не знаю кто».

— Вы — туда, — коротко приказала Жозефина, стараясь не тратить дыхание. Оба кивнули с еще более округлившимися — хотя, казалось бы, куда еще — глазами и рванули следом за госпожой.

Они вбежали в Ясли, почти не убавив в скорости, и стоило переступить порог, как щенок стрелой взлетел на грудь Уилласу, сбив его с ног и принявшись вылизывать лицо, шею, уши, тыкаясь мокрым носом в руки, которыми парень гладил и обнимал своего Зверя — а старый слуга рыдал, как ребенок, видя, что сбылась Мечта, но — не его.

Подошел один из бойцов, тоже изрядно опечаленный; мозолистая рука легла на плечо:

— Не грусти. Зато теперь Звери снова рождаются, и, значит, у нас тоже есть шанс.

Жозефина тоже сказала свое слово, утешая обоих, и вернулась в «родильную» — остальных бросать не следовало. Там все оставалось по-прежнему: Всадники и Звери, наконец обретя друг друга, обнимались и играли, бегая взапуски, прыгая, бросая друг другу камешки и всячески дурачась; Каталин поймала госпожу у самого подножия лестницы, гладя спускающийся из капюшона на грудь хвост — серебристый в дымчатую полоску:

— А там нет жала…

С другой стороны капюшона высунулась и сверкнула миндалевидными глазами серебристая морда с большими чуткими ушами, украшенными кисточками — младшими сестрами той, большой, которой оканчивался хвост.

— Мяу, — произнесла мантикора и потерлась о шею своей Всадницы.

Фердинанд сидел на нижней ступени, жмурясь от почти телесно ощутимой благости, заполнившей «родильную».

— Есть теория, что Яйцо в момент, мм, вылупа открывает крошечные Врата, и оттуда выходит сущность, наиболее близкая одному из тех, кто оказался рядом, — сообщил ушан. Вздохнул, смущенно отвел взгляд, но потом посмотрел прямо в серые глаза. — Знаете, госпожа, я вам очень благодарен. Во-первых, с вами я очень многое увидел, а значит, смогу внести собственный вклад в библиотеку Знания, а во-вторых, благодаря вам у меня есть Малыш.

Небесные Звери никогда не выбирали ушанов — первые были бойцами, а вторые ими не могли быть.

Но это не значит, что ушанам не хотелось летать.

Жозефина положила узкую ладонь на плечо мага:

— Я очень рада, что мы поднимемся в небо вместе.

— Я такой счастли-и-ивый! — Фердинанд по-детски прижался к обожаемой госпоже и, всхлипывая в дублет, обнял ее. Она прижала его к себе, сама едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от полноты чувств; никакой боли не было, ее смыло теплой волной обретения — просто, когда смотришь на Солнце, такое большое, теплое и ласковое, глаза тоже слезятся.

Наобнимавшись, наворковавшись, напрыгавшись, накурлыкавшись и намурчавшись, Всадники и Звери наконец выбрались на вольный воздух. Люди шли понизу, а Звери сразу же серебристой стайкой поднялись в воздух, пробуя крылья, играя меж собой и внимательно высматривая неосторожную птичку, белку, мышку — словом, кого-нибудь, на кого можно славно поохотиться.

— Дядя, а у тебя еще Яйца есть?

— Девочка, а ты знаешь, что у мужчин такое спрашивать неприлично, несмотря на возраст?

— С этим у тебя все в порядке, дядя, я точно знаю, — утешила Жозефина. — Я вообще-то про Яйца Сущности…

Грянувший смех отряс снежок с кроны одинокой сосны и загнал под корни мышь, на которую уже нацелился один из щенков-сиургов.

— У меня больше нет, — отсмеявшись, сообщил Гар, — но по округе должны быть. Многие хранят их, надеясь на возвращение прежнего порядка. Я разошлю письма.

Он почти не отрывал взгляда от своего грифона, безошибочно отличая его от Зверя племянницы. Впрочем, она и сама не путалась — да и никто не мог бы спутать своего Зверя с другим, как никто бы не спутал свою, скажем, руку с чужой.

Кажется, двое оставшихся в зимовье так никуда и не уходили, в ожидании глядя на тропу, по которой теперь спускалась веселая и шумная кавалькада. Из седельных сумок достали хлеб и копченое мясо, быстро напластали и теперь спешно ели, торопясь вернуться домой с великой вестью о возрождении легенды.

Жозефина предложила своему Зверю кусок, но тот не стал есть.

«Я не голодный. Я хочу охотиться!»

— Они набирают силу и растут в поединках, — пояснил дядя. — Еда им не нужна — сейчас, во всяком случае.

По пути Зверенышам везло с охотой по-разному, но лошадка Лаки была уже раза в два больше против себя прежней — видимо, сказалась тяжелая борьба с пряником, крошки которого она все еще слизывала с храпа.

— Мне этот пряник мамка в дорогу дала, когда я в наемники ушел, — застенчиво пояснил боец, заметивший взгляд госпожи. — А я берег как память о доме. Тому уж почитай лет семь как минуло…

Да, такой гостинец явно было нелегко победить.

Оседлав свою кобылу, Жозефина решила показать грифону Малыша.

«Он очень маленький, — заметил Зверь. — Недавно родился, — и как будто теплым дыханием ласковой пасти: — Мы-то с тобой были всегда».

Округу потряс вопль радости: это домашние высмотрели возвращающийся отряд и серебряную стайку над ним. Сиурги и мантикора летали бесшумно, как совы, лошадки-инг’арсы — с легким гулом от дрожащих в потоке ветра маховых перьев, а грифоны закладывали виражи и пике с боевым свистом — королевские Звери выбирали себе соответствующих Всадников, которым пристало атаковать в открытую, без увиливаний и пряток.

Гар наклонился к племяннице:

— Я тебе не говорил, но мои люди считают тебя то ли Вестником, то ли живой легендой. Рядом с тобой случаются чудеса.

Всадники позвали к себе Зверей, и те въехали в поместье на луках седел. Жозефина все беспокоилась, как бы малышня не начала охотиться на кур, но Зверь ее успокоил:

«Местных не обижаем. Мы же различаем своих и чужих. Да и толку с этих куриц — это еда, а не охота».

«А ты того петуха видел?!»

Огненно-медный кочет как раз загнал своих подопечных в курятник и сам встал в дверях, готовый защитить свою вотчину от этих странных зубастых птиц. Распушившись и став больше в два раза, он грозно щелкал клювом и клокотал.