Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В руках отца чёрная папка, которая привлекает моё внимание.
— Выглядишь безупречно, Максим, — довольно говорит отец, скользнув по мне оценивающим взглядом, — но ты слишком напряжён, выпей виски и присмотрись к девочке. Она хорошенькая и вполне сгодится для пары часов твоих потребностей, — его слова звучит так легко, словно он предлагает мне десерт после плотного ужина.
— Я женат, — нахмурился в ответ, но лишний раз прошёлся взглядом по горничной. Она хороша только тем, что похожа на Ярославу: простая, стройная блондинка, не больше. Ярослава, будь сейчас на месте этой горничной, вперила бы в меня свой уничтожающий взгляд, испепеляя, возбуждая и рождая между нами сильную, затмевающую мой рассудок любовь. А пародия жены неинтересная, безвкусная. — Для моих потребностей, как ты выразился, сгодится моя жена или никто вообще, — уже прорычал я, взглянув на отца.
И я не лгу. Только с Ярославой у меня получается расслабиться по-настоящему.
Другие женщины уже давно для меня не существуют, не возбуждают, не привлекают. Но от моей девочки кровь кипит по жилам, сердце ускоряет ритм, а член вздымается, едва я к ней прикасаюсь. Ярослава — моё откровение, моя любовь и моя слабость, а других я не хочу. Другие — ничто, в сравнении с ней.
— Ладно, тогда я её сам развлеку, у тебя всё равно будет много дел, — пожимает плечами отец, вызывающий во мне сомнительное чувство ревности.
Пусть поперхнётся своими шлюхами, но иметь хоть долю власти над моей женой не позволю.
— Я хочу увидеть результат медэксперта, — сдержанно говорю я, сев в кресло, и плеснув себе в стакан виски. Понимаю, что после лекарства мне может стать дурно, но разговор с отцом заставляет меня впиться в стакан и залпом его опустошить. Нужно остыть и не воспринимать так близко к сердцу провокации отца, чем он бесстыдно пользуется. — Читай, — он садится в кресло напротив и тянет блондинку за руку вниз, заставляя её буквально упасть к его ногам.
Она пораженно охает, стукнувшись коленями об пол, испуганно взглянув в мои глаза, словно я мог смягчить этот глухой удар и неожиданный выпад со стороны отца. Что же, это её выбор. Он точно заплатил ей хорошие чаевые, чтобы она побыла постельной шлюхой замужнего покровителя блондинок.
Открываю папку и изучаю сначала экспертизу, в чём я ничего не понимаю, но листаю и нахожу отчёт на человеческом языке, где останавливаюсь и начинаю вчитываться, с каждым предложением удивлённо изгибая брови. В отчёте подробно и с фотографиями описано про остатки взрывчатки, про вручную снесённую ограду на мосте, про пятидесятикилограммовые мешки свинины на переднем сидении и ничего общего, связанного хотя бы гипотетически, со смертью Ярославы и Вадима Волкова.
Инсценировка. Хорошая, впечатляющая масштабом и произведённым эффектом, но всё же инсценировка.
От сердца отлегло. Жива моя девочка. Жива…
— Открой рот, — приказ отца заставляет обратить внимание на происходящее и взглянуть на девушку у его ног. Блондинка сидит ко мне спиной, и, если не всматриваться в детали, можно увидеть сходства с силуэтом Ярославы, отчего в моей груди просыпается гремучая змея, готовая наброситься на отца в любой момент. Он заставляет меня вскипеть за доли секунд, но я усердно пытаюсь держать себя в руках.
— Закусывать будешь? Хорошая девочка… — понимаю, что он поит её виски и дает дольку черного шоколада.
— Ты был прав. Как догадался? — интересуюсь у отца, который перебирает белокурые локоны девушки, медленно наматывая их на кулак и отпускает, вызывая по хрупким плечам девушки мелкую дрожь. А он лишь играется, рассматривая реакцию девушки.
— Я вижу её насквозь, как и возможные мотивы Волкова. И к счастью, успел с ней познакомиться поближе с твоей находчивой женой, — елейно ответил отец.
— Ты не знаешь ни мою жену, ни Волкова, — напряжённо заявил я, бегая взглядом между отцом и девушкой. Чёрт, и впрямь девчонка на неё похожа: тонкая талия, такая же сочная задница в тугой обтянутой юбке… Мягкие локоны. На работе Ярославе нравится выглядеть безупречно, и она подкручивала волосы, придавая им волнистость… Эта шлюха похожа на неё до безобразия. — Убери её отсюда, — не выдержал я.
Это для меня уже слишком.
— Со стороны всегда виднее, Максим, особенно её манипуляции, которые ты не замечаешь из-за своих чувств, — он склонился над ней, обвил шею девушки руками и заставляя подтянуться, впился в неё довольно глубоким поцелуем.
Меня передёрнуло от этой картины, ведь будь на этом месте любая шатенка, я бы даже и глазом не повел в её сторону. Но нет, подобрал же… Похожую.
— Что за отвратительное представление? — скривился я.
— Не понимаю, о чём ты, Максим, — лукаво усмехнулся отец, — раньше ты не обращал ни малейшего внимания на моих девочек. Считай, что здесь сидит ласковая кошечка, — он потрепал девушку по волосам, высказывая своё к ней отношения.
Я пытался выждать какой-то реакции от девчонки, но она будто и не думала противиться таким знакам внимания. Слабачка. Ярослава бы уже руку по локоть отгрызла. И только эта мысль успокаивала — она перед ним никогда не окажется в подобном положении, а вот передо мной — обязательно.
— Раньше и ты не обращал на моих девочек внимание. А вот на жену озирался каждый подходящий раз, едва не сворачивая свою шею. Ярослава моя, усвой это, отец. Она. Моя. Жена, — в конце я практически прорычал, не имея сил контролировать вспыльчивость.
— Ревнуешь, — с удовольствием отметил он, и резко дёрнул волосы девушки, заставляя её страдальчески простонать. Нас обоих передёрнуло от этой фальши, напоминающий скрип.
Отец едко усмехнулся в ответ, не познавшую настоящую боль девушке, обещая подобным только самые болезненные ощущения. Вспоминаю Ярославу, как она каждый раз задыхается от возмущения и извивается всем телом, хватая меня за руки, пытаясь их оттолкнуть от себя как можно дальше. Вспоминаю, как держится до последнего, чтобы не пискнуть от шлепка, и только когда ей уже по-настоящему больно — рычит, а затем даже кричит, без всякой протяжной фальши, от которой я поморщился только что.
Моя девочка вырвала из моих рук треть бизнеса и десятки утерянных миллионов, истязала моё сердце и варила меня в котле ревности, вперемешку с яростью… С ней уже не сравнится никто.
Я шумно отставил стакан на стеклянный столик, который чудом не проломился под силой удара и поднялся.
— Ревность к любимой женщине — это естественно, —