В этом есть что-то извращенное, порочное, ведь он бы мог взять меня без малейшего сопротивления сразу, но вместо этого продолжает медлить, просить о прощении и ласкает так аккуратно и трепетно, словно даже в такой ситуации пытается сделать наш первый раз не похожим на изнасилование.

Но это им и не было. И будь у меня возможность, ей богу, я бы отвечала на эти умелые прикосновения и выгибалась навстречу.

Заскользили вниз его сильные пальцы, чтобы тут же забраться под подол и задрать его, собирая складками выше талии. Горячий и влажный язык опалил новыми касаниями, и я чувствовала, как танцует его кончик по коже живота, щекочет, возбуждает.

Малкольм медленно развел мои бедра в стороны, широко распахивая перед собой. На миг замер, а затем вновь поцеловал там так сладко и нежно, что это не сравнится даже с самым вкусным грехом. И тихий стон удовольствия сорвался с моих губ, хотя, будь моя воля, я стонала бы громче.

Чтобы ни делал сейчас Малкольм, он делал все правильно, вырывая меня из пелены небытия.

Его пальцы скользили во мне, заставляя увлажниться, а язык кружил у нежного местечка, будоражил, и тихое «ах» вырывалось из моей груди. Дыхание учащалось, и тело уже требовало большего. Разрядки. Полноценной, настоящей.

Но Малкольм словно боялся.

– Прости, – в сотый раз повторил он. – Я не хочу причинять тебе боль. Все прекратится сразу, едва ты откроешь глаза. Обещаю.

Он вновь целует меня в губы, и я чувствую, как внизу ко мне прижимается его горячая плоть, готовая ворваться и пронзить. Но я жду этого, а мужчина словно дразнит, водит кончиком у преддверий, заставляя их еще больше истекать соками, и лишь потом надавливает. Ме-едленно входя на всю глубину, размывая меня всю без остатка, словно бурная вода – сухой каньон, и поток жизненной силы бьет в меня фонтаном, заставляя Голод, о котором я уже не помнила, исчезнуть, а меня – широко и резко распахнуть глаза, выдыхая лишь единственное:

– Если ты сейчас остановишься, я тебя убью. И даже не посмотрю, что ты бессмертный.

В его взгляде замерло недоверие, но мне плевать. Я хочу его здесь и сейчас. Протягиваю руки, чтобы обвить шею, и впиваюсь в мягкие губы. Он мучительно стонет, но в этом стоне все счастье мира, и меня пронзает его новый толчок. Еще более медленный, с оттягиванием и замиранием в наивысшей точке.

– Еще, – выдыхаю я в губы мужчины и целую такие напряженные скулы, острые, до сих пор не желающие расслабляться… Черт возьми, он действительно переживал, думая, что насилует меня. – Еще, Эдриан! Еще!

Мне хочется сильнее и быстрее, но он до сих пор не верит, что я не сопротивляюсь, смотрит мне в глаза, вынуждая потребовать.

Я делаю это без слов, кусая за нижнюю губу почти до крови, раззадоривая и будоража. И это отпускает его внутреннюю цепь. Новый толчок, сильнее предыдущего, вдавливает меня в кровать, и теперь сильные руки яростно блуждают по моему телу, а губы целуют шею, заставляя выгнуться навстречу, податься бедрами еще ближе, насадиться глубже и выдыхать стоны, царапая спину в кровь.

Его движения резки и порывисты, и непонятно, что пьянит меня больше. Бессмертная жизненная сила, оказавшаяся неимоверно сладкой, или вздымающаяся волна удовольствия, которая вот-вот взорвется тугой пружиной спирали?

– Еще чуть-чуть! – прошу я, качаясь на той самой последней грани, которую пока еще не в силах превозмочь и которую никогда не преодолевала.

– Умоляю, Малкольм, помоги мне!

Он рычит мне в губы и увеличивает темп, одновременно впиваясь яростным поцелуем, сметая все барьеры на своем пути, и я прижимаюсь к нему сильнее, чувствую, как его рука наматывает мои волосы на кулак и оттягивает вниз. Я выгибаюсь дугой, и Эдриан входит в меня настолько сильно и под немыслимым углом, что ощущения сладострастного счастья смешиваются с будоражащей болью в кончиках волос. И я взрываюсь от особенно глубокого толчка, и меня накрывает цунами эйфории. Я кричу имя Малкольма, но мой голос тонет в его финальном стоне. И лишь два наших сбившихся дыхания остаются в этой комнате.

– Кажется, это мое самое счастливое Рождество за последние две тысячи лет, – прижавшись ко мне всем телом и шумно дыша, произнес мужчина. – Я надеюсь, сейчас ты не сбросишь меня с себя и не сбежишь, проклиная все на свете?!

– Нет, – неожиданно признаюсь ему, заодно отмечая, что мы наконец-то перешли на ты. Неужели для этого нам нужно было всего лишь переспать? – Пожалуй, не сбегу, и я бы даже повторила, но у меня накопилось к тебе слишком много вопросов, Эдриан, которые нельзя отложить на потом.

– Если ты о том, что теперь я обязан на тебе жениться, то я не против. Тем более что, подозреваю, наши крики слышал весь дом. В особенности твоя матушка, которая прибыла час назад, но из-за того, что мы здесь, ее до сих пор не пускали в это крыло!

– Вот черт! – я дернулась и теперь как раз попыталась скинуть его с себя. Зная матушку, я понимала, что она способна прорваться даже за закрытые двери, а значит, в любой момент застать меня в столь пикантном положении. – Это еще более отвратительная новость, чем все то, что я хотела тебе сообщить.

– Например?

Судя по скептически поднятой брови, сегодня Малкольма было уже ничем не удивить.

Но я все же сумела.

– Я знаю, из-за чего все началось и как умерла Ванесса! Возможно, это прольет свет на путь нашего с тобой спасения.

Он рывком сел на кровати и недоверчиво уставился мне в глаза.

– Что именно, а главное, откуда ты это знаешь?

– Я все расскажу, но вначале мы должны одеться, пока сюда действительно не ворвалась моя мать!

– Ты настолько сильно ее боишься? – Малкольм помог мне оправить некрасиво сбившуюся ночнушку и бережно завязал узелки шнуровки на груди. – Ты ведь вдова, а насколько я помню, вдовы имеют право на легкие интрижки, это даже не порицается.

– Вот именно! – буркнула я в ответ, теперь уже помогая Малкольму побыстрее застегнуть его рубашку. – Лучше бы моя мать порицала любое подобие интрижек с моей стороны. В моем же случае, она быстро просчитает перспективы и задастся целью выдать меня за тебя замуж, обосновав поруганными честью и достоинством.

Эдриан усмехнулся.

– А мне начинает нравиться твоя мать.

Я особенно сильно дернула его за лацканы и гневно зыркнула исподлобья.

– Вот и женись на моей матери, если нравится, – прошипела я. – Хочу напомнить, что если мы переспали, это не означает, что я тебя полюбила. Было в высшей степени приятно, и я бы даже повторила, но замуж… Увольте. Я там была, и мне не понравилось.

Он отстранился, а его лицо окаменело. Наверное, не таких слов он от меня ожидал в этот момент. Хотя я и сама резко осознала, что перегнула из-за вспыльчивости палку.

Я отдернула руки от его рубашки и замерла, понимая, какую глупость совершила одной-единственной фразой.