– Вот оно что… – произнёс вслух Берзин. – Так вот ты какая, Нурсина Эльдаровна… И вот что на самом деле означает «Освобождение»… Ценой своей жизни…

Пётр Андреевич покинул галерею, поднялся на второй этаж, в спальню жены, достал из заветной шкатулочки ключ, подошёл к двери кабинета и, наконец, отпер её. Внутри всё было как всегда – уютно, конкретно, по-деловому, ничего лишнего, что отвлекало бы внимание… только то, что способствует серьёзной ответственной работе. Над массивным письменным столом, на полочке, рядом с тоненькой церковной свечечкой стоял небольшой, размером с записную книжку предмет. Пётр Андреевич снял его левой рукой, свободной правой достал и надел на нос очки и стал внимательно, с неподдельным интересом разглядывать. Будто в первый раз.

То была икона. Маленький список с древнего оригинала. На иконе изображены двое мужчин в полный рост, головы их на четверть обращены друг к другу и на три четверти во фронт. В руках одного из них книга, у другого древко креста, свиток и три ключа. Над ними помещена полуфигура Иисуса Христа, благословляющего, дающего великую неземную власть.

– Я буду защищать тебя, Аскольд… Я верю тебе… И я помогу твоему освобождению… – сказал Пётр Андреевич и перекрестился.

Берзин ехал к дому Богатовых. Приняв решение, он не мог уже сидеть на месте и, несмотря на воскресный вечер, отправился собирать доказательства. Что он намеревался там найти, пока представлялось плохо, но чувствовал, что начинать надо с дома. Никакой особой версии происшествия, обеляющей Аскольда, у него ещё не было, как не существовало представления о том, на чём он выстроит свою линию защиты. Но зато была уверенность, крайняя убеждённость в непричастности его друга к убийству, основанная на твёрдом, железобетонном, снисходительно взирающем на любые опровержения богатовском «Знаю». Откуда вдруг взялась эта убеждённость? Он не задумывался. Как не утруждал себя, наверное, копаниями о причинах своего знания и сам Аскольд. Он просто знал и всё. И, проехав мысленно ещё раз в одном купе скорого поезда со странным, необычным, загадочным монахом, Берзин вдруг взял и поверил. Легко и просто… как проснулся. Ведь никто из нас не знает, откуда берётся вера, часто вопреки устоявшимся мнениям и очевидным фактам… и куда девается, когда ничто – ни наглядный опыт, ни бесспорная логика, ни сами законы природы – не в состоянии удержать её. Для веры вовсе не нужны улики и доказательства.

И этой веры Петру Андреевичу было более чем достаточно. Ему достаточно. Оставалось только убедить в основательности такого знания суд, подкрепив свою убеждённость… чем? … а тем, что нароет. Ведь в том, что непременно найдёт что-то, Пётр Андреевич не сомневался. Любое действие, и уж тем более бездействие обязательно оставляют после себя следы. Особенно бездействие, потому что уверенное в своём алиби никогда не пытается их скрыть.

Ещё издалека, только въехав во двор, Берзин увидел синий «Пыжик» Аскольда. Он хорошо знал эту машину, не раз ездил в ней, когда его собственный Мерседес отдыхал в больничке – так они называли автотехцентр, в котором железный друг проходил все плановые ТО[75]и мелкие профилактические ремонты. Подъехав ближе, Пётр Андреевич оглядел двор, выискивая место парковки. Беда всех московских дворов – страшный дефицит парковочного пространства, поэтому в вечернее время, особенно в выходные и праздничные дни автовладельцы ютили стальных коней, где придётся, кому как посчастливится к великому недовольству и негодованию своих безлошадных соседей. А что делать? Столичные власти никак не предполагали, что кому-то в этом городе вдруг взбредёт в голову жить не хуже, чем они. Поэтому двор был заставлен машинами до предела, так что негде упасть пресловутому яблоку. Но тут, к счастью Берзина, несколько поодаль из плотной стены легковушек выпал один кирпичик и, взревев мотором, щедро разбавив вечерний воздух пахучим выхлопом, укатил по своим надобностям. Пётр Андреевич, благодаря случай, сразу же занял собой освободившееся пространство, заглушил двигатель и направился к синему «Пыжику».

Богатову повезло, он ухитрился занять лучшее место под солнцем – на небольшой заасфальтированной площадке прямо возле своего подъезда. Впрочем, проходу граждан его автомобиль никак не мог помешать, места оставалось ещё более чем достаточно, но слишком мало, чтобы втиснуть сюда ещё одну машину. Так что от случайного притирания неумелых блондинок аскольдовский Пежо был почти что застрахован… но никак не освобождён от ворчливого недовольства соседей.

Пётр Андреевич подошёл к автомобилю и стал внимательно, даже придирчиво рассматривать его со всех сторон, заглядывая внутрь сквозь прозрачные незатонированные стёкла. Всё было чисто, уютно, спокойно… как обычно, никакого беспорядка и уж тем более следов борьбы. Берзин на всякий случай сделал несколько снимков портативной цифровой фотокамерой. Это, конечно, никакое не доказательство, но всё же маленький укол в задницу версии следствия. Чем больше таких вот уколов, чем регулярнее их постановка, тем скорее и очевиднее исцеление от навязчивой мании преследования первого попавшегося в поле зрения прокуратуры.

– Понаставят тут машин своих, людЯм пройтить негде… – прозвучал неподалёку тихий, но достаточный для того чтобы быть услышанным голос. – Всё заставили… Не двор, а автопарк какой-то… Прям хоть в деревню беги с городу…

Рядом, на той же площадке возле подъезда на скамейке сидела женщина лет семидесяти-семидесяти пяти и ворчала. Её брюзжание явно предназначалось ему, Петру Андреевичу, так как других слушателей поблизости не наблюдалось, а бухтеть вовсе без зрителей ей было неинтересно. Это оказалась одна из тех непременных атрибутов любого двора, которые всегда чем-то недовольны, чем-то даже обижены – хоть так поставь, хоть сяк, а только всё будет не так. Говорила она в сторону, как профессиональная актриса свой монолог, то есть, не глядя в камеру, но каждый случайный зритель неизменно пребывал в полном убеждении, что речь адресовалась именно ему. А кому же ещё?

– Да, действительно… не продохнуть стало в Москве от машин, – с готовностью поддержал женщину Пётр Андреевич, рассчитывая на контакт. – То ли дело раньше, в былые времена… тишина, простор, воздух свежий…

– А что ж ты хочешь, мил человек, чай не в деревне, всем ехать надобно, – тут же переключилась на противоположную волну собеседница, будто только что заметившая Берзина. – В автобус-то не влезть, метро вон взрывают, а пешком не находисси…

– И то верно… – поймал Берзин манеру ораторши вести дебаты. – Да ладно если б ездил, а то поставит вот так, посреди двора – и ни с места, ни пройти тебе, ни проехать. Людям одно только беспокойство.

– Тебе что, места мало? Ходи вон сколько хошь… И почему ж это не ездит? Зачем на человека напраслину гнать? – возмутилась сама вопиющая справедливость. – Очень даже ездит… Вчерась только и поставил… вот в это же время, часов в восемь, кажись… Я тута кажный вечер гуляю, воздухом дышу, всё вижу… А часа через полтора обратно уехал… Надо, значить, человеку было, вот и уехал…