Кто-то оглушил околоточного. Дарья?

Благовещенский не подозревал в ней таких талантов, но он в ней много каких талантов не подозревал. И не ждал от нее такой подлости.

Стрелять она умела, на охоте, но в человека? Который не сделал ей ничего плохого?

А, тут уж все побоку. И справедливость, и разум, и…

Когда Мария прибыла на место происшествия, Дарья, которая до того момента пряталась в одном из сараев и оставалась незамеченной, вышла и выстрелила в нее. А когда ее схватили…

До того момента она казалась нормальной. А потом – все. Словно злой волшебник превратил милую женщину в безумное чудовище. Как это произошло?

Видимо, всего оказалось слишком много для нее. Смерть дочери, крушение мечты… да мало ли что еще? Вот и слетела пружина. Теперь и не починишь. Увы…

Мария лежала у себя в доме, под присмотром лекарей, но вроде должна была поправиться. Просто крови много потеряла. Пуля задела крупный сосуд.

Должна…

Сейчас девушка была в беспамятстве, и когда она очнется – никто прогнозов не давал. Все же не мужик, не воин, а девушка. Существо хрупкое и нежное по определению.

Дарья пока была заперта у себя в комнатах под присмотром нескольких сиделок из дома для умалишенных. Да, такой в Березовском тоже был, традиционно выкрашенный в синий цвет.

А Благовещенский пытался разобраться со всем происходящим.

И свои два медяка в загадку внес околоточный, который и докладывал обо всем.

Как оказалось, стреляли – два раза. Почти одновременно, но два раза. Дарья – и кто-то еще. Во всяком случае одна пуля была найдена в заборе, повезло, чудом никого не задело. А вторую пулю извлекли из Марии Храмовой.

Вот вопросы, которые не давали покоя Благовещенскому.

Кто помог Дарье бежать?

Кто оглушил околоточного?

Кто стрелял?

Он подозревал, что, ответив на эти вопросы, ответит и на многие другие. Но – как?

Маленькой зацепкой оставались пистолеты. Роскошные, шикарно отделанные, дуэльный вариант. У Благовещенского были похожие, но намного проще. Эти явно вышли из рук настоящего мастера, вдохновенного и талантливого. Такую вещь нельзя не заметить, и ее владельца можно поискать.

Как-то же попал этот пистолет в руки Дарьи?

Жаль, нельзя спросить прямо. Дарья была невменяема. Оставалось попробовать побеседовать с Марией Храмовой. И ловить Демидова.

Даже если к этому происшествию он не причастен, все равно – один раз убить подонка мало!

Ёжь твою рожь!

А что я еще могла сказать, очнувшись хоть и в своей кровати, но в состоянии нестояния?

Чувствовала я себя так отвратительно, что просто ужас. Жуть жуткая и кошмарная. Болело плечо. Болела грудь и почему-то спина.

Голова не болела – для разнообразия. Она просто кружилась. Состояние было такое… тошнотно-дурнотное. Примерно как при сотрясении мозга – в детстве у меня такое было. Давно, но ощущения мерзейшие. Незабываемые!

Слабость, тошнота, общая паршивость организма – все в ассортименте.

– А…

Больше у меня выдавить ничего не получилось. Сидящая рядом женщина ахнула и подскочила.

– Госпожа! Вы пришли в себя?

Нет, блин! Это мой призрак тут вякает!

Хотелось сказать что-то, но пересохшую гортань сжало в таком спазме, что самой страшно стало. Кашлять страшно. Даже от вдоха грудь болела, а как она заболит, если я…

Кое-как я сдержалась, но слезы брызнули на метр вперед.

Сиделка оказалась опытной. Она сообразила, как-то ловко обхватила меня за плечи, приподняла – и в губы мне ткнулась соломинка.

Вода с лимонным соком.

Никогда ничего вкуснее не пила.

– Спасибо…

Теперь уже получилось разговаривать.

– Что со мной случилось?

– Я позову ваших родных, госпожа.

– Да. Пожалуйста. А вы?..

– Анна Ивановна. Я ваша сиделка.

Ну хоть тут я угадала.

– Дайте еще попить, пожалуйста. И зовите.

Первым в комнату влетел Ваня.

– Машенька!!! – Обниматься он, слава богу, не стал. Вместо этого схватил меня за руку, прижал ладонь к своей груди. – Маша, я кретин! Я… я не подумал… прости меня!

– Маша…

Петя подошел с другой стороны, заглянул мне в глаза. Я посмотрела на одного брата, на другого…

– Что с матерью?

Ваня выдохнул.

Это было не прощение, это было понимание. А может, и все сразу.

Ты по-прежнему мой брат, я не сержусь, я все забыла. Сама хороша. Сама должна была подумать…

– Машенька…

Из Вани словно скелет выдернули, он буквально осел на пол у моей кровати.

Вместо него ответил Петя:

– Ее почти неделю тому назад похоронили.

– ЧТО!?

Других слов у меня не осталось.

– Я… Столько!?

Ваня закивал.

Я посмотрела на него, на Петю…

– Кошмар!

– Ну-ка, что тут у нас? – В комнату вошел человек, в котором за версту опознавался доктор. То ли по форме, то ли по запаху карболки, то ли по профессиональным замашкам – вот уж что во всех мирах одинаково!

– Я тут. У себя, – проворчала я.

– Вот и замечательно. А теперь мы попросим всех лишних выйти и вас осмотрим.

Протестовать я не стала.

Неделю!

Ёжь твою рожь!

– Что со мной случилось?

– Рана, обморок, горячка.

Да уж…

Чувствовала я себя преотвратно.

– Вы пролежали в беспамятстве почти десять дней.

– А чувствую я себя на все двадцать.

– Если шутите, значит жить будете, барышня. Здесь больно?

Больно было, и я сердито зашипела сквозь зубы.

– Да.

– Ничего не поделаешь, мне надо знать.

– Все я понимаю. Но дайте хоть пошипеть всласть!

Врач усмехнулся и продолжил осмотр, конца которого я не дождалась – отключилась.

* * *

Второй раз я открыла глаза в той же комнате. Чувствовала себя намного лучше, слабость осталась, тошнота, головокружение и боль, но сейчас я была готова к этим «приятным» ощущениям, да и поменьше они стали.

Я шла на поправку.