Очевидцы передают, что многие головы гильотинированных продолжали довольно долгое время проявлять признаки жизни в корзинах, куда их бросали.
Из мемуаров
Усталый топор гильотины
В багровую бухнул росу…
Голов две тяжелых корзины
Сегодня домой я несу.
Народ по проулкам туманным
Расходится, казнями рад…
Кому-то покажется странным
Мой пахнущий кровью наряд.
Добрался… Раскутаны шали…
Ух, что за арбузы в клети!
Недаром так мягко стучали
Они у меня по пути.
Лежат, но без грации тонкой,
Носами кто вверх, а кто вниз…
Ишь как за изгибы плетенки
Схватился зубами маркиз!
А эта мигает глазами,
Хоть тусклы зрачки у нее,
Я знатной расшаркаюсь даме:
Примите почтенье мое.
А вон укусила за ухо
Соседа одна голова…
Гражданка, ведь ты же старуха.
Не в пору ты слишком резва…
Эй, живо сюда, ребятишки.
Справляйтесь для новой игры…
Смотрите, отец после стрижки
Какие принес вам шары!
Постойте… Сначала вот эту…
Расставьте-ка кегли вразброс…
Эх, жалко… привык лишь к паркету
Аристократический нос.
…Не бойтесь отметины алой,
Что по полу будет видна.
Наутро замоет мочалой
Кровавые пятна жена…
Михаил Ремезов
Путешествие вокруг комнаты
…Эта комната — груда страниц
Неокрепшего гнева и страха,
В этой комнате я уронил
Свое детство и юность с размаху.
Это вещь. Это больше, чем вещь.
Это год. Это даже эпоха.
Это стекол и дерева похоть.
Это я (если только я есть).
Был составлен вещей коллектив,
Были вещи на ощупь легки,
Начинали мятежный концерт
С перманентным крушеньем в конце.
Я был вихрь неживого оркестра,
Был студентом второго семестра.
Здесь писал я стихи и себя.
Эта рампа моя. Эта память
Обо мне. Это будет веками
Сохраняться для нового «я».
Это утлого дерева роскошь.
Это тлен. Эти вещи умрут.
Только мраморной памяти доску
Мне поставят когда-нибудь тут.
Началось. Ноги раздвигаются как циркуль, носки со свистом режут воздух, я чувствую, как пальцы шевелятся в сапоге. Комната плывет на меня — поворот, семь шагов вперед, вещи прокручиваются в обратном порядке, и снова поворот. Я чувствую себя в путешествии. Под ногами покачивается плот. Как во сне, он мне кажется то из серых, неокрашенных досок (совсем как пол моей комнаты), то из неприлаженных, скоропалительно выброшенных изо рта строф. Он расползается в разные стороны, он неслажен. Но это неважно:
Пусть он будет достроен в пути.
Я оставил исход за собою.
Я могу бесконечно идти
Через рифы и через обои.
Я плыву от годов и монет,
Вижу двери, но это не выход,
Вижу книги — но выхода нет,
И вселенная пучится рылом.
Представительствует от нее,
И ворчит, и известкой плюет
Эта комната. Очень давно
Я живу здесь и знаю немало —
Часто пара полуночных ног
До утра меня здесь баловала.
Развозила меня по углам,
И я голубем тыкался в стены,
Где углем уплывающим мгла
Залегла и восстала системой.
Я вертелся, и жил по кругам,
И качался, и чуял причину,
С торжествующим криком «Ага!»
Выгибал свою тощую спину —
Выгибал — изогни — я магнит —
Я магнит — я моргал — я орган —
Я морган — я моргаю от страха —
В этой комнате я уронил
Свое детство и юность с размаху.
Но я забегаю вперед — это было время ночного цветения. Мысли роились, сменяли друг друга, не успев осознаться. Надо сказать, что эти ночи в конечном итоге были неплодотворными. Они были пустоцветами. Я подплывал к вещи. Я отталкивался от нее, она несоразмерно вырастала и проходила по метафоре задом наперед. Это был поединок с вещами, это был концерт в разрезе смертельной схватки дирижера с контрабасистом.
