– Фатош, как обычно, погуляла с собакой, вернулась домой, переоделась и ушла. Я проследил, что ее машина скрылась за поворотом, это было около половины одиннадцатого.

Господин Орхан замолчал и задумчиво посмотрел в окно, словно еще раз наблюдая, как небольшая машина Фатош спустилась вниз по хорошо видной, не перегруженной транспортом дороге и пропала за поворотом.

– Что же было дальше? – Мустафа задал свой вопрос осторожно, чтобы старику не показалось, будто им пытаются управлять. Управлять, судя по всему, он привык сам.

– А дальше… – взгляд господина Орхана остановился на адвокате, и в нем не было ни капли задумчивости и легкой грусти, с которыми он смотрел вслед воображаемой машине жены. – Дальше не было ничего.

– То есть как «ничего»?

– Очень просто. Вернее, это отнюдь не просто. А весьма сложно. Никто не пришел. Никто больше не позвонил. Я прождал весь день. Около половины пятого вернулась Фатош, и все пошло как обычно.

– И эта шантажистка больше не звонила, и не писала, и…

– Нет, больше о ней ничего не слышно. И меня это пугает. В связи с обнаруженным трупом.

– Вы хотите сказать, что…

– Именно. И поскольку вы теперь мой адвокат, то должен вам сразу заявить следующее. Моя неподвижность и беспомощность сильно преувеличены. Я могу вставать и ходить, опираясь на костыль. Вероятно, я смог бы, воспользовавшись лифтом, дойти до того дома.

– И подняться на третий этаж? Там-то лифт не работает!

– Не знаю. Прежде всего, я не знал, что это произошло на третьем этаже. Полицейский нам не сказал. Может быть, я смог бы подняться, кто знает? Я давно не занимался такими упражнениями. Но в критической ситуации – почему нет? Проверить это нельзя. Но дело не в этом. Мой врач даст прекраснейшее, безупречное заключение о том, что я и приподняться не могу. У вас будет такой документ. Можете строить защиту на этом.

– Но, господин Орхан, пока ни о какой защите речь не идет: вас же ни в чем не обвиняют. И с чего вы взяли, что это та самая женщина?

– С того, что мне больше не звонят. Шантажисты обычно не отказываются от своих планов без серьезной причины. Раз уж решился на такой шаг – идет до конца. И деньги им, как правило, очень нужны. Иначе зачем вообще этот огород городить? Что-то про кого-то узнавать, искать компрометирующие бумажки или фото – и потом все это не использовать? И я собираюсь сообщить полиции о том, что, возможно, даже точнее, вероятно, эта девушка шла ко мне.

– Зачем? – удивился Мустафа. – Зачем сообщать о том, чего никогда не узнают? И подвергаться такому риску? Полиция в это моментально вцепится. А пресса…

– На мой взгляд, риск минимален. Я же инвалид, не встающий с кресла. Кроме того, господин Мустафа, вы должны понять, что если бы я и решился на убийство, то спланировал бы его по-другому. Инсценировал бы проникновение в квартиру с целью кражи, самозащиту или что-нибудь в этом роде. Разве я потащился бы в соседний дом? Да меня все соседи увидели бы – и запомнили. Я же не дама с коляской или с собакой, на которых никто внимания не обращает. Все же уверены, что я парализован. Тот дом, как и наш, со всех сторон просматривается, кто-нибудь непременно бы меня заметил. И заработал бы женский телеграф: «Вы только подумайте, старик Орхан может ходить!» – «Я сама видела…» – «Он шел туда-то и туда-то». Это нереально, господин адвокат. Я никуда не выходил и девушку не убивал. Да и как бы я ее туда заманил? Она же наверняка знает обо мне все: и телефон, и адрес, и распорядок дня. Позвонила, когда Фатош гуляла…

– А она гуляет с собакой всегда в одно и то же время? – поинтересовался Мустафа.

Старик помолчал. Словно ему что-то пришло в голову, но это что-то было не связано с их разговором, и потому упоминать об этом не стоило.

– Что? А, да, почти в одно и то же. Одним словом, беретесь вы меня защищать? Представлять мои интересы, если возникнет необходимость? И моей жены.

– Разумеется, господин Орхан. Но, по-моему, никто и не усомнится в вашей невиновности.

– Вы же сами только что сказали: «Полиция моментально вцепится». А мне хотелось бы, чтобы они покопались в этой истории: вдруг выяснят, кто собирался меня шантажировать и чем?

«А вы действительно этого не знаете? – хотелось спросить Мустафе. Но он не спросил. Он знал, что клиенты часто говорят неправду, полагая, что им лучше знать, что сообщить адвокату, а что нет. – Уверен, что вам известно гораздо больше. Иначе зачем, как вы выражаетесь, огород городить? Нанимать адвоката, приглашать полицейского, удалять жену… Жену, да. Пожалуй, все дело в ней…»

– Я смотрю, вы не очень верите в мою историю? – проницательно глянул на своего нового адвоката господин Орхан. – Придется поверить. Лучшей у меня нет. Я знаю, что вы практически не занимаетесь уголовными делами, все больше недвижимостью, так ведь? Надежнее? И безопаснее, наверное? Но за мое дело вы возьметесь. И заставите полицию выслушать мою историю именно в таком виде. Или лучше сказать, что я еще два часа наблюдал за дорогой? А? Как вы полагаете?

– Должен признаться, я не очень верю в вашу историю, господин Орхан, – сказал Кемаль, когда ушел Мустафа Демирли.

Нотариус, заверявший завещание, покинул их сразу же, покончив со своим делом, а полицейского старик попросил остаться, отпустив после получасовой беседы и адвоката. Точнее, не «попросил», а просто не дал ему понять, что он уже свободен. Старый ювелир умел обращаться с людьми как с подчиненными, это получалось у него естественно и почему-то даже не обижало этих самых мнимых подчиненных.

– А чем она плоха? Не хуже любой другой! – усмехнулся господин Орхан в ответ. – Не хотите закурить? Самому-то мне нельзя, но Фатош курит, и я привык к дыму. Курите-курите, Айше еще не скоро придет. Не раньше шести.

«Она сказала после семи», – подумал Кемаль.

– Или у вас есть и другие дела? Я вас надолго не задержу. Все, что я знал насчет вашей девушки, если это, конечно, была она, я рассказал. Но вы не ответили. Чем вам не нравится моя история?

– Прежде всего тем, что вы ее рассказали. Я не понимаю – зачем?

– Хотите сказать, что никто бы ничего не узнал? И не верите, конечно, что человек может сделать что-либо из лучших побуждений? Чтобы помочь полиции, например? Вдруг это действительно моя шантажистка? И если это так, то мне бояться нечего – меня-то кто заподозрит? – но ведь она могла шантажировать и кого-то еще? Если это, так сказать, ее профессия. А?

– И этот кто-то ее и убил? Может быть, может быть… – Кемалю не хотелось вступать в дискуссию и сообщать господину Орхану неизвестные пока старику детали. – К сожалению, ваша информация вряд ли поможет: вы же ничего о ней не знаете, а чем она вас шантажировала – известно только вам.

– Я не говорил, что мне это известно, я же пересказал наш разговор. Да если бы я и знал или догадывался, вам-то это зачем? – старик смотрел на Кемаля своими пронзительно черными глазами и словно давал понять: да, я хитрю, и ты это видишь, но – докажи, если сумеешь.