и воск, и меха, и воинов в помощь». Вполне вероятно, что не в качестве ответных даров (такой «рассрочки» посольских даров в византийской практике не было), а желая приобрести все это на Руси за наличные (позже, в 967 году, как мы увидим, патрикий Калокир прибыл в Киев для найма войск с 15 кентинариями золота – 108 тысячами золотых монет). Ольга не просто отказала Соломеру, но и укоризненных слов «говорила много», прежде чем «отпустила приходивших послов в Царский город», – сообщает Древнейшее сказание.

Это не значит, что княгиня не хотела торговать воинами. Как она могла не хотеть, если это было чрезвычайно выгодно? Но эта выгода должна была стать государственной, воины должны были наниматься от русского князя, по ее соглашению с императором, а не покупаться в розницу, как встарь. И действительно, в 957–958 годах в Малой Азии действовали (и то лишь по предположению исследователей) те отдельные отряды росов, которые появились там в середине 950‑х. Затем сведения о росах исчезают. Зато в походе 960–961 годов на Крит под командой Никифора Фоки с арабами сражался уже большой росский отряд, практически войско. Полагаю, Ольге и в этом удалось договориться и с Византией, и со своими князьями и дружинниками.

Но тактической победы Ольге было мало. Она мыслила в стратегической перспективе. Учитывая наличие разных русских князей, не считая малозависимых от них воевод, и самостоятельность городов, посылавших от себя представителей в посольства, минуя князя, принятие правящей верхушкой христианства было необходимо именно как стратегия развития государства. Один Бог на небе – один князь на земле! Эту идею Ольге просто необходимо было утвердить на Руси, где многие люди в городах – как выражается летописец, «варяги» – были уже христианами. Старалась она для своего сына. Но именно в нем нашла твердого противника христианства.

«Жила Ольга вместе с сыном своим Святославом, – повествует Древнейшее сказание сразу после рассказа о скандале с греческим послом, – и учила его мать принять крещение. Но не ценил он слов тех и в уши не влагал себе; а если кто хотел по своей воле креститься, не возбранял ему, только ругался.

Неверующим ведь вера христианская – юродство; не смыслят ведь, не разумеют, во тьме ходят, не видят славы Господней; огрубели сердца их, и ушами тяжко слышать, а очами видеть. Сказал ведь Соломон: “Делатель нечестивого далек от разума; поскольку звал вас – не послушали, обратился к вам, и не внимали, но отвергли мои советы и обличениям моим не внимаете; возненавидели ведь Премудрость, а страха Господня не пожелали, не хотели внимать моим словам, презрели обличения мои”.

Так и Ольга часто говорила: “И я, сын мой, Бога познала и радуюсь; если и ты познаешь – радоваться начнешь”.

Он же не внимал, говоря: “Как захочу я закон иной принять один? А дружина смеяться начнет и ругаться!”

Ольга же сказала ему: “Сын, если крестишься, все будут то же творить”.

Он же не послушал матери, следуя нравам языческим; ибо не ведал, что кто матери не послушает – снова в беду впадет, как сказано: “Если кто отца не слушает или матери – смерть примет”.

Этот притом гневался на мать. Соломон же сказал: “Поучающий злых наживет себе беды, обличающего нечестивого самого оскорбят; ибо обличения для нечестивых, как язвы. Не обличай злых, чтобы не возненавидели тебя”.

Но все равно любила Ольга сына своего Святослава, говоря себе: “Воля Божия да будет; если хочет Бог помиловать род мой и землю Русскую, да возложит им Бог на сердце обратиться к Богу, как и мне Бог даровал”.

И, говоря так, молилась за людей и за сына все ночи и дни, воспитывая сына до возмужалости его и до совершеннолетия его».

Совершеннолетие Святослава, то есть достижение им двенадцати лет (возраст начала военных походов юных княжичей), наступило еще в 952/953 году, а в 957‑м, при возвращении крещеной Ольги из Константинополя, ему было уже 16–17 лет – возраст взрослый по всем статьям. До какого же «мужества» мать собиралась его «вскармливать», если буквально понимать выражение летописи? Начальный свод и «Повесть временных лет» в этой дате едины – до 964 года, когда Святослав «возрос и возмужал» в возрасте… 23–24 лет. Да у нас юношей много раньше в армию берут! Это было не просто нехарактерно для той эпохи. Это был нонсенс, объяснимый только тем, что мать не желала признавать сына взрослым и передавать ему власть над страной.

Власть на Руси она так сыну и не передала. До смерти Ольги Святослав будет только полководцем в далеких походах, помогая матери на Руси лишь по ее настойчивой просьбе – и спеша обратно в поход. Но и Ольга, в свою очередь, не могла осуществить крещение Руси против воли сына. Именно его видели символом единства только что родившейся страны народ и, что гораздо важнее, воины, среди которых он вырос и с которыми провел всю жизнь.

Воины крепко держались за своего громового бога Перуна, хотя и не были так уж нетерпимы к иноверию, как показывает нам летопись. Согласно договорам Руси с греками, все «послы от рода руского», вне зависимости от того, что большинство их носило скандинавские, германские, франкские, западнославянские, степные и кавказские имена, дружно клялись именно Перуном и своим оружием. В раскопках дружинных курганов археологи весь X век находят – хоть и не так часто, как многие считают, – перевернутые Т-образные подвески: молоточки Тора, скандинавского аналога Перуна, который, однако, не был на севере Европы главным богом воинов. Эти амулеты отличают дружинников, сохранивших веру в скандинавских богов.

Таких захоронений сравнительно немного, так же как и странных курганов первой половины X века с устроенными под ними срубными гробницами, «колодами-домовинами», в которые тела погребали несожженными, как было принято у дружинников. Эти гробницы найдены на Киевщине, Черниговщине (вплоть до Стародуба), у Искоростеня, у Плеснеска и в других местах. Академик Б.А. Рыбаков полагал, что это своего рода дань христианской обрядности, категорически запрещавшей трупосожжение. Хотя и ему казалось несколько неуместным класть в могилу христианина его коня, оружие и любимую женщину, а на курганной насыпи править тризну.

Особенно замечательный курган такого рода был найден в дружинном комплексе в Шестовицах близ Чернигова. Там воин в домовине сидел, обнимая за талию сидевшую рядом женщину, а подле них лежал оседланный и взнузданный конь. Точно такую картину погребения рисует нам едва ли не древнейшая русская былина о Михайле Потоке, который сам спустился в могилу за своей женой[169].

При общей вере в Перуна и свое оружие древнерусские воины вполне допускали в своей среде разные верования и обычаи, в том числе столь важные, как погребальный обряд. Почему же Ольга еще в Константинополе так боялась вернуться на Русь христианкой, что патриарх, известный как Новый Златоуст, утешал ее примерами спасения Даниила изо рва со