– Не слишком ли вы забегаете вперед, господин Готлиб? Как вам должно быть хорошо известно, суд присудил наследство в пользу Эльзы Глюк, и решение вошло в законную силу.

– Но оно может быть пересмотрено ввиду вновь открывшихся обстоятельств! – И вдруг, вспылив, недавний союзник крикнул: – Да вы с какой стати вмешиваетесь в это дело? Довольно морочили всех! Если вы еще раз станете на моей дороге к наследству, я потребую, чтобы вас арестовали. Вы выступали от имени Глюк и, значит, являетесь соучастником преступления!

– Но вопрос о причинах лишения наследства вашего почтенного родителя… – горячился Зауер.

Спор их был прекращен появлением Кранца.

– Ого! – в волнении размахивал он руками. – Вот оно самое! Вот где мы с вами, Готлиб, брили господина Штирнера, и чистили его платье, и, кхе… получили на чаек с его милости! Помните, ваше превосходительство, вещественное доказательство, которое я преподнес вам в тюрьме, – обратился он к прокурору, – монетку помните? Это самое и есть мое преступление. Цена крови, так сказать. Вместо того чтобы убить, я почистил платьице у господина Штирнера!

– Никто не поставит вам в упрек этого преступления, Кранц. Довольно вы насиделись, теперь вас ждет серьезная работа. Клетку мы захватили, но птичка улетела. Штирнера нет.

– Найдем, найдем! Из-под земли выроем! – весело сказал Кранц, потирая руки.

– Печальные новости, – послышался голос Качинского. Он отложил трубку телефона и сказал: – Сейчас телефонировали с одного завода, что, как только прекратилось действие влияния Штирнера, сотни рабочих упали замертво, очевидно, наступила реакция после ужасного переутомления, в котором держал их все время Штирнер. Требуется немедленная помощь.

Зауер, хмурый и злой, вышел из комнаты и поднялся на третий этаж. В зимнем саду он застал Эльзу и свою жену.

Эмма бросилась к нему с радостным криком:

– Отто!

Но он грубо оттолкнул ее.

– Откуда ты? – хмуро спросил он жену. – Уйди, мне надо поговорить с фрау… Штирнер.

Эльза с упреком посмотрела на него, Эмма со слезами на глазах – на Эльзу, как бы говоря: «Видишь, как он относится ко мне?»

– Ну? – сказал Зауер, сурово глядя на жену.

Эмма вздохнула и послушно вышла.

– Отто Зауер, я не узнаю вас, – с упреком сказала Эльза.

– Она мое несчастье! Я не знаю, как отделаться от нее, – с раздражением сказал Зауер. – Вы должны знать, что моя любовь к ней была искусственно вызвана Штирнером.

– Это не дает вам права так относиться к ней. Она не виновата ни в чем, и она любила вас раньше не по приказу Штирнера.

– Какое мне дело до нее? – так же раздраженно ответил Зауер. – Где Штирнер?

– Он ушел.

– Куда?

– Я не знаю. Он не сказал мне, но в доме его нет наверно.

– Вы лжете! Вы скрываете его!

Эльза встала:

– Послушайте, Зауер, если вы не оставите этот тон, я сейчас же уйду.

Зауер заставил себя успокоиться и сел рядом с Эльзой.

– Простите меня, Эльза, – почти ласково сказал он. – Я слишком изнервничался за это время. Вы говорите, Штирнера нет. Вы, значит, свободны?

Эльза в ответ кивнула головой.

– Что же мешает нам теперь быть вместе?

– Зауер, но ведь у вас ребенок, жена…

– Не говорите мне о ней, Эльза!

Он взял ее руку. Эльза нахмурилась и тихо, но решительно отняла свою руку. Не только жена и ребенок отдаляли ее теперь от Зауера. Новые черты характера Зауера делали его чужим. А может быть, это и не новые черты; может быть, эта грубость и черствость всегда жили в нем под покровом холодной корректности и она раньше только не замечала их?

И еще одно удерживало Эльзу. Штирнер, каким она узнала его в последнюю ночь, поразил ее воображение. Он был преступен. Он учинил насилие над свободой ее воли и чувств, но он прошел через ее жизнь, оставил след. И та бездна страдания, которую он открыл перед нею в последнюю ночь, не могла не взволновать ее. Вернув ей свободу, он показал, что доля порядочности еще сохранилась в нем.

Зауер не понимал, что творится в душе Эльзы, и думал, что в ней говорит лишь женская стыдливость.

Он сделал новую попытку взять ее за руку и начал говорить, все более увлекаясь:

– Скажите «да», Эльза, и мы будем счастливы. Мы оба много страдали и заслужили право на счастье. И еще, Эльза, вы помните, я радовался, когда вы отказались от наследства, потому что я боялся потерять вас? Я думаю, что теперь оно не будет стоять стеной между нами. Штирнера нет. Что мешает вам воспользоваться вашим правом? Готлиб? Мне не страшен этот щенок!

Эльза посмотрела на Зауера и вновь отняла свою руку. Во взгляде Эльзы Зауер заметил удивление и страх.

– Не думайте, что во мне говорит корыстолюбие! – поспешил он оправдаться, по-своему поняв этот страх. – Нет, я люблю вас, только вас, а не ваше богатство. Но будьте же практичны. Поймите, что рай в шалаше – мечта поэтов. Подумайте о своем будущем. Дайте мне доверенность, и я ручаюсь, что спасу по крайней мере часть вашего состояния в размере оставленного вам наследства.

Эльза встала и подняла руки, как бы защищаясь:

– Нет, Зауер, нет! Не говорите мне о наследстве! Я не хочу переживать еще раз все эти ужасы, всю эту грязь… Прекратим этот разговор… Я так устала… Я не спала всю ночь и еле стою на ногах…

– Но это не последнее ваше слово? – спросил Зауер вслед удаляющейся Эльзе.

Она быстро ушла, ничего не ответив.

Эльза вбежала в свою комнату и обняла плачущую Эмму:

– Не плачь, моя девочка! Я не отниму у тебя Отто, но боюсь, что тебе не удастся вернуть его.

– Ты думаешь? – спросила Эмма, беспомощно взглянув на Эльзу.

– Может быть, потом… – сказала Эльза, чтобы утешить подругу, хотя и не верила в это возвращение. – А теперь нам с тобой надо отдохнуть. Я не оставлю тебя. Мы поедем далеко, чтобы забыть обо всем. Не плачь! Тебе надо беречь себя. И ты совсем не одинока. У тебя есть сын, мы будем вместе воспитывать его. В нем ты найдешь свое счастье.

– Да, поедем. Не оставляй меня, Эльза!

Зауер продолжал сидеть в зимнем саду перед аквариумом, опустив голову, хмурый и злой.

– О, черт!.. – вдруг крикнул он и неожиданно для себя ударил кулаком в стеклянную стенку аквариума.

Стекло разбилось, вода вылилась, и рыбки, опустившись на дно, жадно открывали рты и били хвостами по сырому песку…

Листья пальм, колеблемые ровным береговым ветром, мерно покачивались, как огромные веера, приводимые в движение невидимой рукой. Несмотря на ранний час, солнце палило немилосердно. От пальм ложились на землю иссиня-черные тени.