«Бодливой корове Бог рогов не дает». Эта, довольно грубая, народная поговорка предельно коротко и точно описывает всю историю советско-финского противостояния 1939–1940 гг. В марте 1940 г. смутная угроза вооруженного вмешательства англо-французского блока встревожила Сталина до такой степени, что он решил приостановить на время окончательную расправу с непокорной Финляндией. Осенью 1940 г. едва обозначившийся интерес Германии к финскому никелю и «финскому транспортному коридору» заставил Сталина остановить на полпути практическую подготовку к «окончательному решению» финского вопроса. В Берлин был послан сам глава Правительства СССР для выяснения отношений с бывшим сообщником по разбою, каковой сообщник, набравшийся за год силы и нахальства, стремительно превращался в главного противника.

В ходе переговоров, состоявшихся 12–13 ноября 1940 г., выявилось абсолютное несовпадение позиций сторон по финляндскому вопросу. Гитлер категорически возражал против новой войны в Финляндии, Молотов, ссылаясь на Секретный протокол 23 августа 1939 г. о разделе сфер интересов в Восточной Европе, настаивал на своем «праве» оккупировать Финляндию, не откладывая это дело ни на год, ни на полгода («почему Россия должна откладывать реализацию своих планов на шесть месяцев или на год? В конце концов, германо-русское соглашение не содержало каких-либо ограничений во времени и в пределах своих сфер влияния ни у одной из сторон руки не связаны»).

Разумеется, с точки зрения соблюдения условий августовской (1939 г.) сделки Молотов был абсолютно прав. Но нас в данном вопросе интересуют не сталинско-гитлеровские «разборки по понятиям», а отношение руководства СССР к Московскому мирному договору с Финляндией, о существовании которого Молотов ни разу не вспомнил, зато намерение «ликвидировать» этот договор (вместе с независимой Финляндией) выразил с предельной ясностью («отвечая на вопрос Фюрера, он заявил, что представляет себе урегулирование в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах»).

После завершения берлинских переговоров в Москве вынуждены были считаться с тем, что новая война с Финляндией приведет к серьезному обострению отношений с Германией. Строго говоря, эта констатация мало что означала практически. От выражения неудовольствия до вооруженного противодействия – дистанция огромного размера. Молотов, например, неоднократно заявлял немцам, что «появление каких-либо иностранных войск на территории Болгарии будет рассматриваться как нарушение интересов безопасности СССР». Несмотря на эти совершенно недвусмысленные предупреждения, Германия 1 марта 1941 г. «присоединила» Болгарию к Тройственному пакту и ввела свои войска на ее территорию. Со стороны Москвы в ответ на этот явно недружественный шаг Германии ничего существенного, кроме публичного выражения «дипломатической озабоченности», не последовало.

В начале 1941 г. возможности Германии по оказанию вооруженной поддержки Финляндии были, в сущности, ничтожно малы. На территории самой Финляндии немецких войск в количествах, заслуживающих внимания и упоминания, не было вовсе. Группировка немецких войск в Норвегии отнюдь не бездействовала, а решала задачи обороны побережья (общей протяженностью более 1,5 тыс. км) от возможного английского десанта, угроза которого чрезвычайно сильно действовала на Гитлера. 4 марта 1941 г. два крейсера и пять эсминцев британского флота, сами того не подозревая, активно вмешались в хитросплетение советско-германо-финских противоречий. Англичане обстреляли норвежский порт и город Свольвер, потопили несколько торговых судов и захватили в плен 220 немецких моряков и солдат вермахта. 12 марта этот рейд стал предметом обсуждения немецкого Верховного командования, в ходе которого Гитлер еще более сократил состав силы армии «Норвегия», которые ранее разрешено было привлечь к операции «Барбаросса». Еще менее реальной была бы попытка начать наступление на западных рубежах СССР в ситуации зимы – весны 1941 г., т. е. тогда, когда стратегическое сосредоточение немецких войск на востоке не только не завершилось, но практически еще и не началось.

И тем не менее советское руководство так и не решилось на проведение военной операции зимой 1941 г. Пушки на финской границе молчали. Отсутствие документальных источников не позволяет указать конкретные причины этого «ненападения». Еще один раз повторим, что документы командования Красной Армии за период с начала 1941 г. по 22 июня выведены за рамки доступных архивных фондов. С другой стороны, отработка планов вторжения (в общих рамках «Директивы» от 25 ноября 1940 г.) продолжалась, о чем свидетельствуют как проведенные в Карелии полевые поездки командования Ленинградского, Уральского и Орловского военных округов, так и запланированная Генштабом РККА на начало мая 1941 г. оперативно-стратегическая игра с участием командования и штабов Ленинградского и Архангельского округов (т. е. будущего Северо-Западного и Северного фронтов в категориях «Директивы» от 25 ноября 1940 г.).

Как бы то ни было, но 1941 год начался с новых попыток экономического и политического «прессования» Финляндии (разрыв торгового соглашения, прекращение поставок зерна, «никелевый кризис»). Как и следовало ожидать, результат оказался прямо противоположным замыслу. Финское руководство, тайно проинформированное Берлином о ходе и итогах переговоров Молотова с Гитлером, заняло предельно жесткую позицию, и попытка шантажа, не подкрепленного на этот раз реальной готовностью начать войну, с треском провалилась. С другой стороны, кризис января – февраля 1941 г. с неизбежностью привел к еще более тесному экономическому, а затем и политическому сближению Финляндии с Германией. В целом же действия сталинского руководства на «финском направлении» внешней политики СССР в период с весны 1940 г. по весну 1941 г. следует оценить как полный провал стратегического масштаба. Финляндию не удалось ни «воссоединить» с советской «Карело-Финляндией», ни превратить в мирного, дружественного соседа.

Апрель – май 1941 года стал переломным моментом в истории Второй мировой войны и советско-германского противоборства как одного из главных факторов, определяющих ход этой войны. Несмотря на то что историки пока не могут назвать точные даты и процитировать основополагающие документы, множество «косвенных улик» позволяет с большой долей уверенности предположить, что именно в мае 1941 г. в Москве было принято решение начать крупномасштабную войну против Германии, причем не когда-то в неопределенном будущем, а в июле – августе 1941 г. С момента принятия такого решения советско-финляндские отношения отошли на второй (если не десятый) план перед лицом надвигающихся грандиозных событий. Намерение сконцентрировать главные силы на одном, германском фронте, ограничившись на севере (на границе с Финляндией) обороной, было, безусловно, верным (да и единственно возможным, принимая во внимание необходимость создания значительного численного превосходства на Западе). В создавшейся новой ситуации товарищу Сталину было уже не до «превращения Финляндии в советскую республику». Прежде всего предстояло «разгромить главные силы немецкой армии» и «овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии». После же победы над Германией стремительное увеличение числа «братских союзных республик» стало бы неизбежным и неотвратимым.