Если это и правда конец… нет, не может быть.

Мисс София низко склонилась к лицу Люс, брызгая слюной вместе со словами.

— Когда ты сегодня умрешь — ты умрешь. Так-то. Это конец. В нынешней жизни ты оказалась ничуть не лучше: глупой, самовлюбленной, невежественной, испорченной девчонкой, полагающей, что судьба мира зависит от того, удастся ли ей пойти на свидание с симпатичным одноклассником. Даже если твоя смерть не приведет к столь долгожданным, блистательным и грандиозным последствиям, я все равно буду счастлива тебя убить.

На глазах у девочки она подняла клинок и проверила пальцем лезвие.

Голова Люс шла кругом. За сегодняшний день ей слишком многое пришлось осознать. Теперь над ее сердцем был занесен кинжал, и в глазах у нее снова потемнело. Острие кольнуло кожу, мисс София принялась прощупывать ее тело вдоль грудины в поисках просвета между ребрами, и она решила, что в безумной речи женщины имелась доля правды. Вложить столько надежд в могущество истинной любви, которую она сама едва начала осознавать, — не наивно ли это? В конце концов, истинная любовь не способна выиграть битву снаружи. Возможно, ей даже не удастся спасти от смерти саму девочку.

Но она должна. Сердце Люс по-прежнему билось ради Дэниела — и до тех пор, пока это не изменится, что-то в глубине ее души будет верить в любовь, в ее власть менять людей к лучшему, превратить их с Дэниелом в нечто великолепное и благое…

Девочка вскрикнула, когда кинжал проткнул кожу — и от потрясения, когда витражное окно над головой разлетелось осколками и воздух заполнили свет и звук.

Глухой величественный гул. Ослепительное сияние.

Значит, она уже умерла.

Лезвие погрузилось глубже, чем показалось. Теперь Люс отправится в другой мир. Как иначе объяснить пылающие переливчатые фигуры, парящие над ней, спускающиеся с неба, водопад искр, небесное сияние? В теплом серебристом свете было трудно что-либо четко разглядеть. Свет, скользящий по ее коже, напоминал мягчайший бархат, сахарную глазурь на торте. Веревки, стягивающие руки и ноги, ослабли и опали, и ее тело — или, может, душа — освободилось, готовое воспарить к небу.

Тут девочка услышала голос мисс Софии.

— Только не сейчас! — блеяла та. — Слишком рано!

И пожилая женщина выдернула клинок из ее груди.

Люс часто заморгала. Ее запястья — развязаны. Лодыжки — свободны. Крошечные осколки синего, красного, зеленого и золотистого стекла усеивали все ее тело, алтарь и пол вокруг. Когда она их смахнула, ладонь обожгло болью, и на коже остались тонкие следы крови. Сощурившись, девочка подняла взгляд на зияющую в потолке дыру.

Значит, не мертва, а спасена. Ангелами.

Дэниел пришел за ней.

Где же он? Она почти ничего не видела. Ей хотелось на ощупь брести сквозь свет, пока руки не найдут Дэниела и не обовьют его шею, чтобы больше никогда не отпускать.

Но только переливчатые фигуры мелькали вокруг, словно комната была полна горящих перьев. Они слетались к Люс, выбирая те участки тела, где она порезалась битым стеклом. Мазки света, казалось, смывали кровь с рук и неглубокой ранки на груди, пока не исцелили ее полностью.

Мисс София отбежала к дальней стене и теперь судорожно обшаривала кирпичную кладку в поисках потайной двери. Девочке захотелось ее остановить — чтобы та ответила за совершенное и едва не совершенное ею, — но затем часть серебристого мерцания приобрела легчайший лиловый оттенок и начала складываться в фигуру.

Размеренная пульсация сотрясла комнату. От света столь блистательного, что он мог бы затмить солнце, стены затряслись, а свечи закачались, мерцая, в высоких бронзовых подсвечниках. Зловещие гобелены захлопали по каменной кладке. Мисс София съежилась, но Люс волшебное сияние показалось не более чем массажем, проникающим до костей. А когда свет сгустился, распространяя по помещению тепло, он сложился в знакомую и нежно любимую девочкой фигуру.

Перед ней, заслоняя алтарь, стоял Дэниел. Он был босым и без рубашки, в одних только белых полотняных штанах. Он улыбнулся ей, закрыл глаза и раскинул руки. Затем, робко и очень медленно, как будто боясь ее спугнуть, глубоко выдохнул, и его крылья начали разворачиваться.

Они появлялись постепенно, начиная с лопаток — два белых ростка, пробившихся из спины, становящихся все выше, шире, гуще по мере того, как они расправлялись. Люс не могла отвести взгляд, мечтая коснуться их руками, лицом, губами. Внутренняя их поверхность начала светиться бархатистым блеском. В точности как в ее сне. Вот только теперь, когда он наконец-то сбылся, ей впервые удалось посмотреть на его крылья без головокружения, не напрягая глаза. Принять Дэниела во всей его славе.

Он по-прежнему сиял, как будто подсвеченный изнутри. Люс ясно различала его лилово-серые глаза и нежные губы. Его сильные руки и широкие плечи. Она могла шагнуть вперед и окунуться в свет своего возлюбленного.

Дэниел подал ей руку. Люс закрыла глаза, ожидая, что в его прикосновении окажется что-то сверхъестественное, чего ее бренное тело может не вынести. Но нет. К ее облегчению, это был просто Дэниел.

Девочка потянулась к нему за спину, чтобы потрогать крылья. Она нащупывала их почти испуганно, как если бы боялась обжечься, но выяснилось, что они струятся под пальцами мягче самого гладкого бархата, самого пышного ковра. Ей нравилось воображать, что такими оказались бы на ощупь пушистые, пропитанные солнцем облака, если бы она могла зачерпнуть их в ладони.

— Ты такой… красивый, — прошептала Люс. — То есть ты всегда был красивым, но…

— Это не пугает тебя? — тихо спросил Дэниел в ответ. — Тебе не больно смотреть?

Она покачала головой.

— Я думала, что так может оказаться, — сказала она, вспоминая свои сны. — Но мне больно не смотреть.

Он с облегчением вздохнул.

— Мне бы хотелось, чтобы рядом со мной ты чувствовала себя в безопасности.

Мерцающий свет вокруг них падал, словно конфетти, и Дэниел привлек девочку к себе.

— Тебе многое пришлось испытать.

Она запрокинула голову и приоткрыла губы, желая испытать только его близость.

Их прервал грохот хлопнувшей двери. Мисс София все же выбралась на лестницу. Дэниел чуть заметно кивнул, и пламенеющая фигура метнулась через потайной ход следом за женщиной.

— Что это было? — спросила Люс, глядя, как быстро угасает свет в открытом проеме.

— Помощник.

Дэниел за подбородок поднял ее лицо.

И тогда, несмотря на то что девочка ощущала себя любимой, защищенной и спасенной, ее захлестнула неуверенность, когда она вспомнила предшествовавшие этой сцене мрачные события и Кэма с его черными подручными. У нее в голове по-прежнему оставалось слишком много вопросов, не имеющих ответа, слишком много жутких происшествий, которых она никогда не поймет. Таких, как смерть Пенн — жестокое, бесчеловечное убийство бедной милой невинной Пенн. Все это вновь навалилось на Люс, и ее губа задрожала.