Затем мама вернулась к нам, и единственным, что она показала знаками, было: «Преподобного» там нет».

Мы двинулись дальше. Не прошло и двух минут, как Джуд, оглянувшись назад, остановился и ткнул рукой.

Свет в доме погас.

– «Сумерки»? – показал жестами Джуд.

Я кивнула. Все шло к тому. Когда и так все плохо, становится еще хуже.

* * *

Он ждал нас на мостике, перекинутом через ручей в ста метрах от дороги. Джуд заметил его первый, а мама, увидев его, подняла ружье и прицелилась. Какое-то напряженное мгновение мне казалось, что она выстрелит, но мама не поддалась этому безумному порыву, хотя все ее естество излучало страшные волны ярости.

«Преподобный» направился к нам. Он был совершенно один. Теперь он действительно сильно хромал, одна рука была неловко прижата к груди, белый воротничок покрылся брызгами крови. Возможно, его зацепила дробь из ружья, и мне хотелось надеяться, что это причинило боль. Я не сомневалась, что впоследствии буду думать о нем, как о жалкой жертве, достойной сострадания, однако в настоящий момент он был чудовищем.

Я не представляла себе, как «преподобному» удалось спастись от бури веспов, отнявших жизнь высокого мужчины и моей бабушки. Но я не собиралась опускаться до того, чтобы спрашивать у него.

Вдоль дороги тянулась канава, и «преподобный» остановился на противоположной стороне, щурясь на меня. Очки он потерял. Присутствие остальных членов моей семьи он словно не замечал. Я лихорадочно огляделась вокруг, опасаясь ловушки или западни, но рядом больше никого не было. Возможно, все остальные «притихшие» погибли, или же они бросили своего «преподобного» после того, как тот не выполнил свое обещание.

Мама по-прежнему целилась в него из ружья. Ее трясло, я видела, что она дышала учащенно, однако ствол ружья был совершенно неподвижен. «Преподобный», казалось, даже не замечал оружие. Чем дольше он смотрел на меня, тем сильнее мне хотелось, чтобы мама выстрелила. Если мы отбежим в сторону достаточно быстро, быть может, нам удастся спастись, прежде чем крики раненого обрекут его на страшную смерть.

Но, разумеется, мы не сможем укрыться от веспов, которые устремятся на нас. Только не на открытом месте. Я видела неподалеку несколько тварей, сидящих на деревьях и в кустах и кружащихся в воздухе, достаточно близко, чтобы наброситься на нас за считаные секунды.

«Мы в осаде», – подумала я. Это стало очевидно только после того, как мы покинули коттедж. Мы заложники веспов, даже здесь, в безлюдной глуши, под самым необъятным, самым глубоким небом, какое я только видела.

Подойдя к краю канавы, Джуд показал «преподобному» средний палец. На самом деле ничего смешного в этом не было. Однако этот жест отчасти разрядил нарастающее напряжение, а также наконец заставил «преподобного» оторвать взгляд от меня. Он посмотрел на Джуда, на наших родителей. Его глаза оставались абсолютно равнодушными. Оглядев нас, «преподобный» развернулся и заковылял туда, откуда пришел. Не остановившись на мостике, он продолжал идти дальше и вскоре скрылся в тени хвойного леса.

Над холмами позади нас наконец появилось солнце.

– Нам нужно двигаться, – показал знаками папа. – Как можно быстрее уйти подальше отсюда. В полдень мы остановимся, найдем, где отдохнуть, и определимся, как быть дальше.

Я понимала, что нам нужно прямо сейчас обработать родителям раны – сломанный нос, раскроенный лоб и рассеченную губу папе и в первую очередь искусанное веспом мамино плечо. Но я также понимала, что папа прав. Нам нужно уйти как можно дальше от этого места.

Мы шли так быстро, как могли, учитывая наши раны, что было равносильно бегу.

Мы с Джудом по очереди помогали папе. Ему стало заметно лучше, но все же время от времени он был вынужден останавливаться, чтобы прийти в себя, тряхнуть головой, словно очищая ее. Похоже, маму ее раны беспокоили не очень. Но несмотря на то что нам приходилось двигаться молча, она все время шла позади.

Я старалась не думать о том, что принесет ночь, теперь, когда наступили «сумерки».

* * *

Мы шли непрерывно несколько часов, то и дело ненадолго останавливаясь, чтобы папа справился с головокружениями. Меня тревожила мысль, что он пострадал гораздо сильнее, чем показывал нам, но папа категорически отказывался, чтобы его тщательно осмотрели. Он показал знаками, что ему слишком больно дышать разбитым носом, а когда он дышал ртом, болели рассеченная губа и сломанные зубы. Возможно, это действительно было так. А может быть, он задыхался просто потому, что ему было больно дышать.

Какое-то время мы двигались на север по проселочным дорогам, затем спустились вниз к берегам озера. Скорее всего, это было озеро Уиндермер, но, может быть, и какое-то из мелких озер. Точно я сказать не могла, и, пожалуй, это не имело особого значения. Зимнее солнце прогнало холод, и мы радовались тому, что дождевые тучи наконец полностью рассеялись. Чистое голубое небо нас радовало.

Мимо пролетали веспы, одни высоко, другие, а таких было большинство, проносясь всего в каких-нибудь метрах над землей. Они использовали эхолокацию, чтобы уклоняться от деревьев, следовать за складками местности и огибать нас. Их отвратительный запах чувствовался повсюду, даже в те редкие мгновения, когда поблизости их не было видно. Казалось, они предъявляют свои права на весь мир, распространяя свое омерзительное зловоние.

Несколько раз мама возвращалась назад. Ее тревожило то, что «преподобный» может следовать за нами, и в то время как остальные замедляли движение, она пряталась в нескольких сотнях метров позади и ждала. Наступало напряжение, мы с Джудом нервно переглядывались друг с другом, а папа использовал эту передышку, чтобы закрыть глаза и отдохнуть. Несколько раз он рылся в сумке с лекарствами, однако многие пузырьки были без этикеток. Мне папа сказал, что ему не дает покоя раскалывающая голову боль, но я опасалась, что на самом деле все обстоит гораздо хуже.

Мама возвращалась к нам минут через двадцать. Она ни разу не заметила никаких признаков погони. Но я никак не могла избавиться от ощущения, что «преподобный» по-прежнему преследует нас. Мне врезался в память его пристальный безумный взгляд, то, как он хотел меня, не обращая внимания на всех остальных. Лишив себя своего средства общения с окружающим миром, «преподобный» жаждал получить другое, и, возможно, в его извращенном восприятии действительности я представлялась ему спасением для «притихших». Но он сам уничтожил все хорошее, что в нем было.

Страшно было думать, как стремительно все изменилось. Я как-то слышала высказывание о том, что если лишить человека подряд завтрака, обеда и ужина, это закончится анархией, однако я всегда верила в общество, считая, что человек в основе своей хороший. Мне казалось, что все беды от незначительного меньшинства. Однако сейчас я приходила к выводу, что мы всегда балансировали на острие ножа, и появление веспов явилось своеобразным толчком.

Вблизи озера мы встретили первую группу людей. Всего человек пятнадцать взрослых и детей, они шли по узкой дорожке мимо вытащенных на берег лодок к кромке воды. Мы увидели друг друга одновременно. Все остановились. Кто-то неуверенно помахал рукой. Я обратила внимание на два ружья за плечами и несколько вил и мотыг на длинных рукоятках. У одного из мужчин на плечах сидел маленький ребенок. Старик опирался на палочку. Это были беженцы.