– Привет.

И по ее лицу он сразу понял, что теплого приветствия не будет, – ни «здравствуй, дорогой», ни нежеланных объятий, ни поцелуя, от которого все равно пришлось бы увернуться.

– Привет.

И тишина. Ни шага навстречу, ни улыбки на лице – лишь укоризненный взгляд в темной прихожей.

Интересно, в чем он провинился на этот раз?

– Ты ни разу мне не позвонил.

Ах, вот оно что. Уже не пытаясь вести себя тихо – хозяин он в этом доме или не хозяин? – Канн переступил порог, бросил под вешалкой рюкзак, стянул с плеч ветровку.

– Чья эта куртка?

Она изучила всю его одежду?

– Друга.

– Ты ночевал у друга?

Аарон, упершись взглядом в стену, тяжело вздохнул.

Съешь свою лягушку.

Может, проще – убей?

Они сидели на кухне. На столе ни завтрака, ни чая, ни пирожных – на столе пусто. Сидели, как враги, – он по одну сторону, она по другую. Мила, правда, сидела недолго – как только обнаружила отсутствующее на его пальце кольцо, рывком поднялась с места, подошла к столу, плеснула в стакан из графина воды. Но сразу «к делу» переходить не стала, выждала положенную паузу, повернулась к Канну уже со спокойным и деловитым лицом.

– Что, на Уровне не работали телефоны?

– Работали. Я не мог позвонить.

«Не мог? Или не хотел?» – вопрошали ее зеленые глаза. Идеальный, как и всегда, макияж, прикрывающий и эмоции, и душу.

«Откуда было звонить, – думал Аарон, – с Магии? Или из Черного Леса? С Уровня на Уровень не позвонить – нет таких аппаратов». Ах да, он, кажется, забыл сказать ей, что может путешествовать так далеко.

Вот был бы повод похвалиться перед подругами…

Дались ему эти подруги.

– Мог бы сказать, что с тобой все в порядке, сообщить, как ты и где.

– Не мог, – повторил Канн. «Или не хотел», – встретил ее взгляд своим, жестким.

Мила отвернулась к окну; он заметил, что стакан в ее руке дрожит. Затем она посмотрела на него с нервной улыбкой:

– Ты ведь хочешь мне что-то сказать, да? Что-то… неприятное.

– Да, – он не стал ходить вокруг да около. – Давай… расстанемся.

Слова прозвучали, как пистолетный выстрел в тишине. Запах пороха, необратимые последствия и душащая обоих тишина.

А потом она усмехнулась. И в этой усмешке прочиталась душевная боль; он чувствовал себя полным козлом. Однако как еще строить разговор, если не прямо? Врать, выживать ее из-под крыши, ждать, пока сама примет решение, даст ему пощечину и соберет чемоданы? Не по-мужски это, неправильно.

– Я… – ее пальцы с идеальным маникюром теперь дрожали еще сильнее, – плохо готовила? Чем-то не угодила тебе? Мало убиралась, делала что-то не так? Недостаточно хорошо ублажала тебя в постели?

Последняя фраза прозвучала и вовсе неприятно – болезненно для обоих.

– Мила, не надо. Ты… – хотел добавить «всем мне угодила», но понял, что в этом случае точно выставит себя полным дураком, – продолжил иначе: – Ты хорошая.

Она рассмеялась неестественно и зло.

– Так говорят всем, с кем прощаются, да? «Мила, ты хорошая! Но только иди, ладно?» Аарон, что случилось с тобой за время отсутствия? Что заставило тебя принять такое решение? Если уж хорошо готовила и «ублажала».

– Просто не люблю, – ответил Канн коротко, как рубанул топором по канату. – Прости.

А на ее лице одна за другой сменяли друг друга эмоции – удивление, недоверие, разочарование, печаль, удрученность, злость.

– Раньше любил, а теперь не любишь?

Он не любил ее и раньше. Но почему-то позволил с ним жить, зачем-то согласился надеть на палец ее кольцо.

– Давай не будем, хорошо? Обойдемся без драмы.

Не бывает прощаний без боли. Прощаться больно даже с тем, кого не любишь. Потому что, если любишь «не так», то козел, если не любишь совсем, то козел еще больше. Он уже понял, что козел в любом случае, – так чего тянуть?

– Без драмы?! – с нее в один момент слетела вся культурность; возмущенно дрогнули золотые локоны. – Я сутками здесь горбатилась – старалась, чтобы все блестело, сияло и переливалось! Чтобы у тебя всегда было что поесть и попить, чтобы был сыт и доволен. В кабинет твой заходила только на цыпочках, от половины того, что любила, отказалась, друзей твоих терпела!

Он достал из кармана золотое кольцо и положил его перед собой на стол. Произнес тихо, но жестко:

– Вот и не терпи больше. И не отказывайся от того, что нравится.

Полный бешенства взгляд из-под длинных, накрашенных тушью ресниц, сжатые в ярости губы. Она сгребла кольцо пятерней и тут же бросила его ему в лицо. Попала в лоб – он не стал прикрываться ладонью.

– Подонок!

И тебе только хорошего. Жаль, что без драмы не обошлось.

Кольцо упало на пол, встало на ребро и укатилось под стол.

– Сволочь!

Жаль. Он не хотел, чтобы больно… Но не больно, наверное, не бывает.

– Когда ты в следующий раз позвонишь мне, я не возьму трубку, понял?!

Он понял. Он сидел молча – знал, что извиняться бесполезно, а говорить, что звонить не собирается, не стоит точно. Лишь сморщился, как от зубной боли, когда по полу агрессивно и звонко процокали к выходу из кухни каблуки модных туфель.

«Зачем, – спросил себя мысленно в который раз, – в доме, где должно быть тепло и уютно, носить каблуки?»

Чтобы собрать вещи, ей понадобилось около часа; вызывая такси, она демонстративно не смотрела в его сторону.

«Ты еще пожалеешь… – немо упрекала его ее напряженная фигура – вздернутый вверх подбородок, неестественно ровная осанка. – Пожалеешь, вот увидишь!»

– Мне машину на ближайшее время…

Наверное, стоило бы предложить подбросить ее до дома, но он не предложил – знал, что любая фраза теперь станет острой иглой, которая проколет наполненный дерьмом пузырь. И тогда польется «я тебя любила…», «я на тебя столько времени потратила…», «да как ты мог!»

Как? Он бы и не мог, если бы не одно «но» – чего он точно «не мог», так это жить с нелюбимой женщиной дальше.

Когда распускающая вокруг себя волны праведного гнева Мила выкатила за дверь огромный чемодан, Аарон тяжело вздохнул, потер небритую щеку и с непонятной полувеселой грустью подумал о том, что теперь может курить прямо на кухне.

Прежде чем захлопнуть за собой дверь, ключи она с грохотом бросила на тумбу.

Вот и все. Лягушку он съел. Неприятную на вкус, горькую и ядовитую.

Едва не подавился.