Совершив отчаянный шаг навстречу бездне, во время которого каждый еще раз помянул недобрым словом Дрейка, они оказались здесь, за городом, на холме. Вокруг сухо, тепло – другое место, другое небо. На этот раз дорисованная художником картина: вдали абрис высоких зданий, живописно горящий вдалеке оранжевый диск солнца, под ногами трава. Здесь, в отличие от «B2Z», присутствовали знакомые запахи и звуки – пахло прогретой за день землей и бензином; чуть поодаль от того места, где они очутились, за лесополосой неслись машины.

Рен, прищурившись, смотрел на далекий город.

– Это Нордейл, – подытожил он через несколько секунд. – Я вижу шпиль главной галереи.

– Угу, – кивнул Баал. – Я тоже его вижу. У тебя сотовый еще не сел?

Пока друзья занимались определением собственных координат и вызовом машины – налетевший порыв ветра скрыл от ушей Канна большую часть фразы («…пригоните две… нас четверо…»), – стратег подошел к Райне, уселся возле нее на корточки. Еще раз посмотрел на окрашенное закатным золотом лицо – на спокойное и безмятежное царившее на нем выражение.

Слишком спокойное. И слишком безмятежное.

– Райна.

Она не повернулась на звук его голоса – продолжала смотреть вдаль. Наверное, они все выглядели до странного нелепо здесь, в мирном загородном месте, – с мечами и топорами на поясе, в порванной одежде, в грязных ботинках, с перемазанной грязью кожей. Их волосы слиплись от собственного пота и чужой крови; у Баала на лбу красовалась длинная и глубокая царапина, у Декстера был надвое раскроен заплечный рюкзак. Штанина Канна болталась на лоскуте, у Райны в шевелюре сухие сосновые иголки и мусор, на щеке синяк…

– Не переживай, слышишь?

Он знал, что его слова звучали глупо и почти бессмысленно. Смысл верный, а убеждающей энергии нет.

– Не переживай – мы отыщем выход. Я отыщу, если ты не хочешь. Веришь мне? У нас получится.

Она не верила.

Он и сам не верил. Говорил, потому что не мог не говорить, – должен был найти способ поддержать, но не чувствовал, что у него выходит. Пустые фразы, уставшая голова, тяжелое сердце. Как отпустить ее в таком состоянии? Как заставить самого себя развернуться и уйти?

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Могу? Ты только скажи…

Райна покачала головой. Ее длинные тяжелые волосы колыхались на теплом ветру, скользили по воротнику пыльной и заляпанной бордовыми пятнами куртки.

– Не можешь, – она улыбнулась. – Ничего не нужно, у меня все есть, спасибо.

Сказано легко. Без злости, без грусти и безо всякой обиды – таким тоном говорят лишь те, кому больше нечего терять.

И Аарон отступил. Понял, что какую-то очень важную битву он только что проиграл.

(Emil Sagitov – Sea Waves)

Черный джип – один из тех, что пригнали по его запросу, – вел сам Рен; привычно отдыхал рядом с водителем Баал. А на заднем сиденье – Аарон и Райна.

Кто уехал на второй машине? Как выглядел человек, передавший ключи ассасину, она не помнила. Наверное, их было двое – водителей, работавших на Декстера: один пригнал сюда тот самый джип, на котором они теперь ехали в Ланвиль, а в (на) белом седане был кто-то еще. Да есть ли разница?…

Бетонная лента дороги; удобный салон. Тишина и ставшие близкими люди. Не об этом ли она когда-то мечтала? Сидеть вот так – своей, не чужой, – и (а) ее ладонь сжата рукой Аарона.

Райна гладила его пальцы. Ласкала своими, касалась осторожно, старалась в каждом жесте передать что-то важное, не прозвучавшее.

«Спасибо. Спасибо тебе за все…»

«Не за что, родная. Я пока ничего не сделал».

«Ты был рядом. Все это время».

«Я и буду рядом».

«Не обещай. Ничего не обещай – нет смысла».

«Я все равно буду рядом».

Чувствуя исходящие от него волны нежности, она отворачивалась в сторону. Зачем? Незачем. Всего лишь через час ей снова придется его отпустить – на этот раз навсегда. Сказать ему «прощай» и закрыть за ним дверь.

Эти мысли, словно битое стекло под босыми ногами, резали плоть, резали душу, но боль уже не приходила. Не хватало сил чувствовать ее. Наверное, почувствует потом…

А пока его рука в ее руке – едва различимые прожилки на коже, светлые волоски, ногти с черными полосками грязи – она любила Аарона таким, каким он был: чистого, грязного, пахнущего парфюмом или потом – любым. Ее мужчину, ее мужчину навсегда.

И спасибо, что он снял чужое кольцо. Оденет после – она уже не увидит. А пока…

Не сдержавшись, Райна повернулась к Канну, прижалась к его колючей щеке своей, погладила по волосам – плевать, что смотрят, – они все равно знают все о ней и ее чувствах. К чему скрывать?

Она не целовала его – просто гладила. Просто сидела, прижавшись, слушала едва различимый из-за шороха дороги стук сердца, ощущала тепло его тела, напитывалась им напоследок, зная, что не сможет напитаться. После уже не будет иллюзий, не будет разговоров с невидимым человеком на крыше. Потому что этот человек уже ожил – вот он – так близко, под ее руками. Трется своей щекой о ее нос, колышет дыханием волоски на виске, гладит ее по ладошке.

Она врет – она никогда не отпустит его. Не из сердца. Будет верить, что смогла отпустить, иногда даже забывать о тягучей ноющей и почти уже незаметной боли – вечной спутнице тех, чья любовь в силу обстоятельств не нашла ответа, – будет гнать всякий раз из мыслей знакомое лицо… А иногда, когда будет звучать грустная музыка или перестук дождевых капель, она вдруг будет срываться – плакать, рыдать и каждый раз по-новому осознавать, что нет, не отпустила. Не смогла. Слишком сильно любила.

Райна держалась за Аарона до самого конца – всю дорогу в Ланвиль. И никто из находящихся в машине не послал ей ни одного укоризненного взгляда, не произнес ни одного слова.

Только Канн попытался что-то прошептать, когда джип остановился на знакомой улице.

– Т-с-с…

Райна грустно улыбнулась и прижала палец к губам. Посмотрела на него пронзительно – так, будто в один взгляд можно было вложить всю непрожитую вместе жизнь, – смотрела так долго, что заболели от непролитых слез глаза.

– Мне пора, – она кивнула остальным. – Спасибо за все.

Баал выглядел замкнувшимся и почему-то виноватым, Декстер смотрел на Райну тяжелым взглядом:

– Извини, что мы не смогли помочь.

– Вы сделали все, что могли.

– Все равно извини.

Наверное, этот железный человек извинялся нечасто.

– Ни в чем нет вашей вины. Жизнь.

Ей было нечего добавить.

А на любимого мужчину смотреть хотелось бесконечно. Хотелось уехать с ним, вдруг плюнуть на судьбу, на обстоятельства – нырнуть обратно в машину, прижаться так сильно, чтобы не отодрали, и плевать, что дальше!