Первые несколько месяцев я тренировался перед зеркалами, в пустых залах и уединенных местах. Мы бежали в горах Колорадо по снегу в солдатских сапогах. Я едва мог дышать. Даррелл пробежал то же расстояние, что и я, но выглядел так бодро, будто только что отлично выспался. Мне пришлось опуститься на одно колено. Даррелл не одобрил мой привал в сугробе.

— Напиши его имя, — сказал Даррелл.

— Что? — сказал я, пытаясь глотнуть хоть немного кислорода.

— Али. Напиши.

Я наклонился и медленно стал писать.

А — Л — И.

Даррелл достал телефон и сделал снимок.

— Не забывай, ради чего мы страдаем, — сказал он и побежал дальше.

Когда начались групповые тренировки, мы с Дарреллом больше не были одни. Теперь меня колотили на ринге опытные чемпионы по боксу.

Даррелл шептал мне в ухо, зашнуровывая мои перчатки:

— Это не актеры. Это настоящие бойцы. Их руки бьют еще до того, как они об этом подумают. Вот первое правило бокса: всегда защищайся.

В зеркале я начал напоминать себе Мухаммеда Али. Теперь во мне был 101 килограмм мышц, и я мог отжать штангу весом 165 килограммов. Но как только на ринге у меня появился противник, страх не позволил мне держать стойку. Я начал слишком сильно отклоняться назад.

— Держи спину! Подайся вперед! — орал Даррелл снаружи ринга. — Наклоняйся! Создавай углы!

Но у Майкла Бентта был такой вид, что мне совершенно не хотелось наклоняться в его сторону. Я решил: да хрен с ним, наклонюсь! И мой простой наклон вперед на пять сантиметров тут же заставил Майкла ударить правой рукой. Я увидел ее, но было уже поздно. Мне хватило времени только пригнуть голову и приготовиться к удару. Правая рука Бентта прилетела мне прямо в лоб, но из-за того, что я наклонился вперед, моя голова не отлетела назад, а вместо этого вжалась в позвоночник. Я почувствовал, как электрический ток пронесся от верхних позвонков по обеим моим рукам и остановился в области локтей. Во рту у меня появился кислый металлический привкус, как будто я только что лизнул огромную батарейку. К счастью, Бентт увидел, что мне больно, и не стал добивать хуком слева, как он ударил Томми Моррисона, чтобы получить титул чемпиона в тяжелом весе.

Так меня по-настоящему ударили в первый раз. Каждый боец в комнате знал, что это был переломный момент — бей или беги. Все умолкли. Даррелл спокойно вышел на ринг и усадил меня в угол.

— Ты в порядке? — спросил он, прекрасно зная, что я ни фига не в порядке.

Майкл Бентт возник из-за плеча Даррелла.

— Ты в порядке, хоспади? — спросил он со своим густым бруклинским акцентом.

Я смог лишь подумать: где, блин, мои ключи от машины?

В моей жизни случались смешные истории, прекрасные события, трагические потери, невероятные победы — и все они держались на нескольких поворотных моментах, критических решениях, которые мне пришлось принять и которые круто изменяли траекторию моего путешествия по жизни. На том ринге с Майклом Бенттом у меня в голове щелкнул выключатель, который не выключится еще десять лет. Мой внутренний воин взял полное командование моей жизнью.

Я поднялся с табуретки, посмотрел на Бентта и сказал:

— Хороший удар. Продолжаем работать.

Год тренировки и пять месяцев съемок «Али» были в физическом и моральном плане самыми тяжелыми, выматывающими и изнуряющими в моей карьере, но также и самыми преображающими.

Съемки фильма проходили в семи городах на двух разных континентах. Мы начали в Лос-Анджелесе, затем две недели провели в Чикаго, недолго снимали сцены в Нью-Йорке и Майами, а затем настало время отправиться на историческую родину. Мы поехали в Африку, где я никогда до этого не бывал.

Финальные сцены «Али» были сняты в Мозамбике. Майкл Манн — перфекционист, поэтому хотел снимать в Конго, где на самом деле состоялся «Грохот в джунглях». Но бушующая там гражданская война заставила нас перенести производство в Мапуту.

Майклу хотелось, чтобы все актеры почувствовали, каково это — лететь и прибыть на место всем вместе. Джейми Фокс, Джеффри Райт, Нона Гэй, Майкелти Уильямсон, Рон Сильвер, Марио Ван Пиблз, Джон Войт и Майкл Мишель. А также я, Джей-Эл, Чарли и вся моя банда. Майкл пытался воссоздать эмоциональный момент, похожий на тот, который был у Али и его команды. В этом была часть его кинематографического таланта.

И это сработало.

Сложно переоценить эмоциональную силу первого приезда в Африку. Два шага от самолета, и я уже в слезах. То ли мое тело, то ли душа почувствовали родину, но ощущение было просто непередаваемым. Мы все собрались в тихом местечке снаружи аэропорта Мапуту, взялись за руки, преклонили колени и поцеловали землю. Один из рабочих аэропорта крикнул нам из-за забора:

— Добро пожаловать домой, братья!

— Нельсон Мандела пригласил нас на ужин, — буднично объявил Джей-Эл.

Я ничего не смог ответить.

— Сейчас он женат на Грасе Машел, бывшей первой леди Мозамбика, — продолжил он, как будто зачитывал статью из «Википедии». — Их дом недалеко.

— Джей, пожалуйста, научись говорить такие штуки с выражением, — проворчал я.

Мне казалось, что весь мир как-то по-особенному относится к этому фильму. Имя Али открывало мне такие двери, которых я никогда раньше не видывал. Оно вызывало расположение у каждого встречного. Его наследие помогало съемкам идти как по маслу — переговоры о сделках, разрешения, локации, кастинг… все и вся хотели услужить Али. Что бы мы ни просили для того, чтобы правильно рассказать его историю, нам никто не отказывал. И это было не из-за его славы или боксерских титулов, успеха или денег. Люди просто уважали человека, прожившего жизнь с достоинством и честью. Перед лицом мучительной несправедливости, ужасных предрассудков и финансовых проблем он никогда не поступался своими принципами. Он был величайшим борцом всех времен, однако всегда говорил: «Моя религия — это любовь».

Все хотели приобщиться к делу, которое чтит его.

Я уже познал, как притягивает людей слава, как привлекательны деньги и известность, но только теперь я понял, что значит исполнять свое предназначение и служить высшей цели.

Нельсон Мандела двадцать семь лет провел в заключении за то, что протестовал кровавому режиму апартеида в Южной Африке. Он почти потерял зрение из-за каторжных работ в известняковых карьерах. Когда система апартеида разрушилась, его выпустили из тюрьмы Виктор-Верстер и впоследствии избрали президентом Южной Африки.

Он почти сразу назначил слушания Комиссии правды и примирения, где перед судом предстали преступники, создавшие чудовищную систему расовой сегрегации и насилия. Нельсон Мандела принял спорное, но смелое решение, предложив прощение и амнистию тем, кто покается в своих злодеяниях. Многие критиковали его за это, но, как он написал в 2012 году: