Лестница вела в плохо освещенное подземелье, где догнивали просроченные продукты. На мне лежала ответственность за фонарик — он был нам необходим, потому что несколько лампочек угрожающе мелькали под потолком, грозясь погаснуть в любой момент. Такие подвалы показывают в фильмах ужасов, а мы с папулей оба черные — по законам жанра, как минимум один из нас точно не выживет. Наши ботинки скрипели и хлюпали по полу, покрытому вековой грязью и какой-то липкой дрянью. Десятилетиями там копились разбитые бутылки кетчупа, протекшие банки консервов, гнилые пакеты и давно размороженные замороженные овощи. В общем, все, что невозможно было продать.

Такие погреба обычно плохо вентилируются и в них ужасно жарко. Вонь въедается в одежду и волосы… но папуля был доволен. Для него это аромат честной работы. Именно так ты и должен вонять, если делаешь все ради своей семьи.

Вдоль стен висело два ряда компрессоров — это такие моторы, от которых работают холодильники и морозилки в самом магазине. Я указал фонариком на едва различимые из-за наросшей пыли цифры возле одного из компрессоров.

— Ага, вот он, номер 19, — сказал папуля.

Повсюду лежали контейнеры с крысиным ядом — крысы едят его, и он сжигает их внутренности, оставляя за собой отвратительные выпотрошенные трупики. Ровно под компрессором № 19 лежала верхняя половина крысы, которая явно перебрала с ядом. Не раздумывая, папуля наклонился, голыми руками взял мертвую крысу и отбросил ее в сторону. Два хлопка руками по джинсам — видимо, для дезинфекции — и вот он уже лежит головой ровно на том же месте, где половинка крысы провела последний месяц. Отчетливо помню, что именно в тот момент я, пытаясь сдержать завтрак, который как раз отчаянно запросился наружу, внезапно понял, что папуля делает все это ради меня, моего брата и сестер, ради нашей семьи. Но еще мне подумалось, что, если бы на его месте оказался я, мои дети тем вечером остались бы без ужина.

Я уверен, что во многом из-за стресса и пожизненных финансовых проблем папуля не мог эмоционально поддерживать нашу семью. Если ты только что выкинул мертвую крысу и лег головой на то место, где она лежала, ты точно не захочешь слушать ничье нытье о том, как плохо прошел их день.

Своими глазами увидев страдания своей семьи, я понял, что финансовая стабильность — это залог любви и процветания в любой семье.

Я был в ударе — у меня шла череда крупнейших успехов в истории Голливуда. Я работал по семьдесят-восемьдесят часов в неделю. Праздники, выходные, даже «отпуск» были моей возможностью для продвижения. Я заметил, что многие люди возвращаются с рождественских каникул потолстевшими и расплывшимися. Поэтому для меня праздники стали временем работы над моей физической формой.

Я взял за правило возвращаться после новогодних праздников еще подтянутее, чем был до этого. Я качался, делал зарядку, иногда даже отказывался от рождественского ужина. Дарреллу очень нравился мой строгий подход.

— Если ты не ешь, то и я не буду, — говорил он мне.

Я проводил целые дни за подготовкой к очередной роли, переписыванием сценария или чтением книги, только иногда заглядывая к остальным на огонек.

Я решил устраивать пышные празднования Рождества и Нового года — это было плюсом для всех. Джада с детьми могли пригласить всех своих друзей и родственников на неделю веселья в горах. Я зазывал своих бизнес-партнеров на великолепные лыжные курорты, которые оплачивал сам. У всей их семьи получался бесплатный отпуск. А у меня под рукой была вся моя команда в замкнутом пространстве — эдакие заложники — для ежедневных совещаний, обсуждений планов и подготовки к грядущему году работы.

У меня все было на мази, я во всем побеждал, а победа в моем понимании означала, что все в моей жизни идеально и все вокруг меня счастливы.

Но все не было идеально, и они не были счастливы.

Утро всегда было для нас с Джадой временем сближения, общения и работы над отношениями. Обычно мы просыпались до рассвета и болтали часами. Мы обсуждали наши сны, новые идеи, спонтанные мысли. Мы разговаривали о детях и проблемах в наших семьях.

Но в те дни я почувствовал, как что-то изменилось. Джада плакала почти каждый день. Теперь по утрам она просыпалась в слезах. Как-то раз она прорыдала без остановки целых сорок пять дней.

— Уилл, чем вы объясняете свой головокружительный успех?

— Ну, я не считаю себя особенно талантливым человеком. Я преуспеваю благодаря своей непоколебимой дисциплине и трудолюбию. Пока кто-то другой ест, я работаю. Пока кто-то спит, я работаю. Пока кто-то занимается любовью, я, ну… я тоже занимаюсь, но я очень стараюсь.

Журналисты обожали этот ответ, и хотя он и был «шуточным», настоящая формула успеха была действительно настолько проста: если я могу встать на час раньше остальных, лечь спать на час позже и поработать вместо обеденного перерыва, тогда у меня будет на пятнадцать часов в неделю больше, чем у конкурентов. А это плюс 780 рабочих часов в год — целый дополнительный месяц. А если у меня есть на месяц больше, чем у других, они меня никогда не догонят. Если уж им так важны выходные и отпуска, ради бога, пусть отдыхают, восстанавливаются и поддерживают свой жалкий «баланс между работой и личной жизнью», вот только смотреть они будут мне вслед.

Был канун Рождества.

Мы арендовали дом в Аспене, Колорадо. Эти две недели вокруг Рождества были для Джады единственной мотивацией, чтобы пережить остальной год. Она ставила два железных условия: вся семья должна быть вместе все две недели, и проводить их мы должны там, где есть снег. Каждый год мы бывали в разных местах в зависимости от вероятности осадков. Для Джады не было других праздников, событий и поводов важнее и ценнее, чем семейное Рождество. В ее детстве празднования Рождества были «не очень торжественными», мягко говоря. Она хотела нагнать упущенное. (Примечание: Шери провела с нами каждое Рождество за последние двадцать лет. Куинси не наврал.)

Все должны были наряжаться в рождественские наряды, которые выбирала Джада. Пижамы-комбинезоны с тапочками, нелепые свитера, оленьи уши, сани с лошадью, рождественские хоралы — все это было обязательно. В каждой спальне были лампы с черным Санта-Клаусом, а на кухне стоял олень Рудольф, который включался от движения, пугая тебя до смерти, когда ты решил посреди ночи утянуть рождественскую печеньку. И конечно, двенадцатиметровая новогодняя елка, втиснутая в нашу гостиную, словно Шакил О’Нил в «Приус».

Весь год Джада была как Пичес из «Пропавших миллионов» — суперзвезда из гетто — но стоило зазвенеть рождественским колокольчикам, как она превращалась в белую тетеньку средних лет.

В том году Джада решила, что мы всей семьей должны сыграть в «Монополию». Чтоб вы знали, я — мастер «Монополии». Я не шучу. Я не понтуюсь. Я не преувеличиваю. Я изучал эту игру, я работал с профессиональными инструкторами, я даже собирался участвовать в международных турнирах по «Монополии». Когда выпадают кубики, мне даже квадратики считать не надо. Я знаю, что от Стейтс-авеню шесть клеточек до Нью-Йорк-авеню, мне не надо их отсчитывать, я просто беру фишку и двигаю ее. Еще я знаю, что если у тебя много собственности и ты стоишь на клетке «Вперед», тебе ни в коем случае нельзя выкидывать семь на кубике, потому что тогда ты попадешь на клетку «Шанс», а там все время приходится платить налоги. А уж если на Кентукки-авеню выпало девять, придется опять возвращаться в тюрьму и повторять весь путь, не получив свои двести баксов.