но отпустил. Поднял руки и отступил на пару шагов назад. Он и правда сдался.

– Может, тогда хотя бы прощальный поцелуй, а, Апраксина? – шутливый тон. На глаза спустил очки. Теперь он закрылся, и я не смогу его прочитать.

– Обойдешься. – Направляюсь в сторону машины. Небыстро, словно меня еще что-то ждет.

– Хотя знаешь что? Почему я должен тебя спрашивать, а?

Он подходит резво, тянет на себя, что снова оказываюсь в кольце его рук, и целует в губы.

Это и правда было неожиданно. Я не успела ничего сообразить, даже защититься от такого наглого жеста.

Просто стою и позволяю себя целовать.

Неспешно так, мучительно нежно. Снова вдыхаю аромат сандала и тихо постанываю.

Глеб отпустил меня так же резко, как и схватил.

– До встречи, Апраксина.

Он первый сел в новую машину и уехал. А я так и осталась стоять с открытым ртом. И не знаю, что мне захотелось больше: плакать, смеяться или снова звонить ему с угрозами.

 Глава 44

Мила.

– Вы знаете, это даже к лучшему, что все закончилось.

Девчонки переглянулись, думали, я этого не заметила. Мы не спеша прогуливаемся вдоль проспекта. Сегодня репетиция назначена на более позднее время. И я решила эти два часа пообщаться с Зойкой и Соней. Они скоро уезжают на гастроли. Мои же, что должны начаться через пару недель, отменены из-за недавней травмы. По словам хореографа, чтобы снизить риск повторной травмы, я должна буду заново пройти курс реабилитации.

Когда слышишь подобную новость во второй раз, то и воспринимается она немного легче. Да, мне по-прежнему некомфортно, когда многие напоминают мне о травме. Я не могу полностью участвовать в театральной жизни. Но я учусь справляться, учусь с этим жить.

– И что, ты так просто забудешь? – не унимается Зойка. Они с Соней сегодня странные и молчаливые, – Навицкого своего?

Закусываю внутреннюю сторону щеки. Обсуждать Глеба с девчонками не готова. Воспоминания еще такие свежие, что иногда закрываешь глаза, а он передо мной, Глеб рядом. Того и гляди, зайдет в комнату, обнимет и пошло пошутит. А открываю глаза – пустота и одиночество.

– Может быть.

– Ну ты и брехушка, Навицкая!

– Прекрати меня так называть!

– Почему? – Зойка преграждает мне путь. Останавливаюсь резко, чтобы не врезаться в нее. В хитрых глазах вижу неподдельный интерес и какое-то торжество. Так глупо сейчас это все замечать.

– Потому что я больше не Навицкая.

– По документам еще она. Так что… брехушка ты, Навицкая.

Злюсь на нее, обхожу и ускоряю шаг. В порыве такой неконтролируемого раздражения могу наговорить много чего. Я ведь только учусь держать себя в руках.

– Да ладно, не дуйся ты. Слышишь? Мила? – не останавливаюсь.

Зойка хватает меня за руку. Не дает ступить и шагу. Что у них за привычка с Глебом?

Соня тактично отмалчивается, не встревает в конфликт. Хотя конфликтом это сложно назвать, скорее небольшой ссорой. Такие случались и у нас. Наша дружба проверена многим, в том числе и в таких ситуациях. Но пройдет несколько минут, и Зойка извинится за такие шутки, а я за свою несдержанность. Соня похлопает по плечу нашу “грымзу”, так она все время называет Зойку, меня же просто приобнимет. И пойдем дальше.

– Знаешь что, Нав.. извини, Мила, – тянет она мое имя, – пойдем, покажешь нам свой театр. Я ведь только в зрительном зале и была. А, Сонечка, что скажешь?

– И что вы не видели там? Гримерку? Кабинет руководителя? Или туалеты? – огрызаюсь я.

– Ничего ты не понимаешь. Это же так классно проникнуть в здание театра, когда там еще нет зрителя. Знаешь, что самое ценное в такие моменты?

– И что же?

– Тишина. Но если прислушаться, то можно услышать музыку – идет репетиция. Самое желанное, что хочет увидеть зритель. Не сам спектакль, а его репетицию. Именно в такие моменты раскрываются тайны постановки.

– Красиво сказано, – Соня поддержала Зойку, что бывает очень редко.

А я просто сдалась. Взяла под локоть этих двоих и повела к главному входу. Они снова загадочно улыбнулись. Соня хотела что-то сказать, но Зойка опередила ее и цыкнула.

В театре и правда тихо. Я бы сказала необычайно тихо. Репетиции пока нет. Но в холле даже тети Светы не видно. Нашей бессменной гардеробщицы, с которой иногда просто приятно пообщаться на отвлеченные темы. Нет охранника, который всегда заседает у себя в уголке с газетой. Эхо разносится по коридору. На доли секунды мне стало страшно.

– Ну и что вы хотите здесь посмотреть? – почему-то тихо говорю я.

– Веди нас туда, – Зойка показала в сторону дверей в партер.

– Зачем?

– Ну как зачем? Хочу, – и первая ступила на красный ковер, дорожка ведет прямо к центральному партеру.

Мы идем следом. Может показаться, что не я привела девчонок на экскурсию, а Зойка нас. Таким уверенным шагом она идет по ковру, я успела немного позавидовала ее уверенности.

– И что ты там хочешь увидеть? Ты ни разу зрительный зал не видела?

– Видела. Но не в этом дело, – настала очередь цыкать Соне.

Останавливаюсь посередине пути. Эти двое явно что-то задумали. И скрывают от меня. Мне становится неуютно, когда я чего-то не знаю.

– Так. Стоп. Что здесь происходит?

Девчонки снова переглядываются. Соня закусывает губы, Зойка переминается с ноги на ногу. И теперь я отчетливо понимаю – против меня что-то готовится. Какой-то гребаный сюрприз. А я их не люблю. Они только в фильмах бывают интересными. А в жизни эти неожиданности влекут за собой море переживаний, нагнетаний, а по итогу либо дикое разочарование, либо смех и жалость по потраченному времени.

– Ничего.

– Вы две актрисы, что так погано играете в жизни. Можете меня не обманывать. Вы что задумали? Развлечь меня хотите после развода с Навицким? Думаете, я правда так горюю, что меня надо развеселить? Или в чем заключается ваш план?

– Какой план?

– Ох, Соня… – она опускает взгляд и отходит за Зойку, маленькая трусиха.

– Мила, это все не так. Мы тебя поддерживаем, а еще желаем счастья.

– И как это связано?

Я теряю нить. Это напрягает, заставляет нервничать.

– Идем уже, устала я, – Зойка хватает меня за руку и ведет к той двери, куда мы изначально и направлялись.

Безмолвно следую за ней, ни капли не сопротивляюсь. Мне бы заподозрить неладное, что-то спросить у них, хоть какую-то подробность, но я будто проглотила язык. Стала куклой.

В зрительном зале темно, освещена только сцена. Шум от оборудования мягкий. Я захожу в зал, тонкий ворс ковра заглушает