Уильям Шекспир. Макбет

Никогда прежде на лице смертного я не видел выражения торжества, подобного тому, что озарило лик сыщика.

– Что ж, – промолвил он, – это неожиданно, но не сказать, что нежеланно. Я искренне рад услышать, что мисс Ливенворт невиновна, но мне нужно узнать еще кое-какие подробности, чтобы убедиться в этом окончательно. Встаньте, мистер Харвелл и объяснитесь. Если это вы убили мистера Ливенворта, как вышло, что подозрение падает на кого угодно, только не на вас?

В горящих, лихорадочных глазах скрючившейся на полу фигуры было безумие и боль, но не объяснение. Увидев, что он тщетно пытается заговорить, я подошел.

– Обопритесь на меня, – сказал я, поднимая секретаря на ноги.

Его лицо, навсегда сбросившее маску подавленности, повернулось ко мне с выражением полнейшей безысходности.

– Спасите! Спасите! – выдохнул он. – Спасите ее… мисс Мэри… Они хотят послать доклад… Помешайте этому!

– Да, – вмешался другой голос. – Если здесь есть мужчина, который верит в Бога и ценит женскую честь, пусть он остановит этот доклад!

И Генри Клеверинг, преисполненный, как всегда, чувства собственного достоинства, но в состоянии крайнего возбуждения ступил в комнату из открытой двери справа от нас.

При виде его стоявший рядом со мной человек задрожал, вскрикнул, рванулся и, несмотря на богатырскую фигуру мистера Клеверинга, наверняка повалил бы его, если бы не вмешался мистер Грайс.

– Стойте! – крикнул он и, удержав секретаря одной рукой (куда только и делся его ревматизм?), сунул вторую в карман и извлек из него документ, который показал мистеру Клеверингу. – Он еще никуда не пошел, – сказал сыщик. – Не волнуйтесь. А вы, – повернулся он к Трумену Харвеллу, – успокойтесь, или…

Предложение оказалось недосказанным, потому что секретарь вырвался из его рук.

– Отпустите! – завопил он. – Я должен поквитаться с тем, кто смеет называть себя мужем Мэри Ливенворт после всего, что я для нее сделал. Отпустите…

Но тут голос его оборвался, трепещущая фигура обратилась в камень, а руки, тянувшиеся к горлу соперника, тяжело обвисли.

– Что это? – шепнул он, глядя через плечо мистера Клеверинга. – Это она! Я слышу ее! Я чувствую ее! Она на лестнице… Она у двери… Она…

Низкий, клокочущий вздох страсти и отчаяния завершил его речь. Дверь отворилась, и перед нами предстала Мэри Ливенворт!

То был миг, от которого седеют волосы. Видеть ее лицо, столь бледное, столь изможденное, столь безумное в застывшем ужасе, обращенным к Генри Клеверингу и не замечающим истинного актера в этом жутком представлении… Трумен Харвелл не мог этого выдержать.

– А-а-а! – закричал он. – Посмотрите на нее! Холодна, холодна… Ни взгляда в мою сторону, хотя я только что снял петлю с ее шеи и затянул на своей!

И, вырвавшись из рук человека, который в порыве ревности вцепился в него, он пал на колени перед мисс Мэри и трясущимися руками схватился за ее платье.

– Вы будете смотреть на меня! – вскричал он. – Вы будете слушать меня! Я не хочу потерять душу и тело ни за что. Мисс Мэри, они говорили, что вам грозит опасность. Я не мог этого вынести, поэтому сказал правду… Да, я знаю, какие будут последствия. И все, что мне нужно сейчас, – это чтобы вы сказали, что верите мне. Тогда я поклянусь, что просто хотел дать вам то богатство, которого вы так желали; что я и представить не мог, чем все это обернется; что я это сделал, потому что любил вас и надеялся завоевать вашу любовь…

Но она не видела и не слышала его. Глаза ее, со страшным вопросом в их глубинах, были устремлены на Генри Клеверинга, и никто, кроме него, не мог овладеть ее вниманием.

– Вы не слышите меня! – завопил несчастный. – Вы, ледяное изваяние, не услышали бы меня, если бы даже я взывал к вам из глубин ада!

Но и этот крик остался незамеченным. Скользнув руками по его плечам, словно сметая преграду со своего пути, она шагнула вперед.

– Почему этот человек здесь? – промолвила она, указывая дрожащим пальцем на мужа. – Что он сделал, чтобы его привели встречаться со мной в это страшное время?

– Я предложил мисс Мэри прийти сюда, если она хочет увидеть убийцу дяди, – шепнул мне на ухо мистер Грайс.

Но прежде чем я успел ответить ей, прежде чем мистер Клеверинг смог произнести хоть слово, бедолага, стоявший на коленях, вскочил.

– Не знаете? Так я скажу вам. Потому что эти господа, благородные и честные, какими они себя мнят, считают, что это вы, красавица и сибарит, собственноручно совершили кровавое преступление, принесшее вам состояние и свободу. Да, да, этот человек, – развернувшись, Трумен Харвелл указал на меня, – друг, каким он себя выставлял, добрый и честный, как вы, несомненно, полагали, который каждым брошенным на вас взглядом, каждым произнесенным при вас словом плел веревку для вашей шеи, считает вас убийцей собственного дяди, не зная того, что стоящий рядом с вами человек готов смести полмира, если эта белая ручка поднимется и прикажет. То, что я…

– Вы?!

Теперь она увидела его, теперь она его услышала.

– Да! – Он снова схватил мисс Мэри за платье, когда она отшатнулась. – Вы не знали? В ту ужасную минуту, когда дядя ответил вам отказом, когда вы кричали, моля кого-нибудь прийти на помощь, вы не знали…

– Нет! – взвизгнула она, вырвавшись в неописуемом ужасе. – Не говорите этого! О! – вырвалось у нее. – Вы приняли мольбы потрясенной женщины о поддержке и сочувствии за призыв к убийству? – И в страхе отвернувшись, она простонала: – Отныне каждый, кто увидит меня, будет вспоминать о том, что человек – такой человек! – посмел думать, будто я, оказавшись в затруднении, согласилась на убийство моего лучшего друга, чтобы выйти из него! – Ужасу ее не было предела. – О, какая жестокая расплата за неосмотрительность, – пробормотала она. – Какое наказание за алчность, мое извечное проклятие!

Генри Клеверинг больше не мог сдерживаться. Бросившись к мисс Мэри, он наклонился к ней.

– Так то была всего лишь неосмотрительность? На вас нет другой, более серьезной вины? Вы не связаны узами соучастия? У вас на совести одно лишь необузданное желание сохранить свое место в дядином завещании, пусть даже разбив мое сердце и опорочив имя благородной сестры? Вы невиновны? Отвечайте!

Положив руку мисс Мэри на голову, он медленно отвел ее назад и заглянул ей в глаза, а потом, не произнеся ни слова, прижал ее к груди и со спокойным видом огляделся.

– Она невиновна, – заявил он.

Как будто с нас сдернули удушающий покров. Все в комнате, кроме дрожащего преступника, ощутили внезапный прилив надежды. Даже лик мисс Мэри просветлел.

– О! – воскликнула она, отстраняясь, чтобы получше всмотреться в его лицо. – И это тот человек, с которым я играла, которого ранила, которого мучила так, что теперь само имя Мэри Ливенворт, должно быть, заставляет его вздрагивать? Это за него я вышла замуж в угоду собственному капризу, а потом отвергла его и забыла? Генри, вы объявляете меня невиновной после всего, что увидели и услышали, невзирая на этого стонущего, несчастного человека, невзирая на мою дрожь и явный ужас, помня сердцем и разумом письмо, посланное утром после убийства, в котором я просила вас не приближаться ко мне, потому что находилась в таком смертельно опасном положении, что даже намек на то, что у меня есть какая-то тайна, мог погубить меня? Вы называете меня невиновной перед лицом Господа и мира? Вы можете это сделать? Вы это сделаете?