— Это детская?

— Детская дальше по коридору. Это твоя личная спальня.

— Почему должна быть отдельная спальня, а не наша с тобой общая?

— Это нелепый обычай богатых американцев. Чем больше у тебя денег, тем больше тебе требуется отдельных комнат. Ты, разумеется, не будешь здесь спать. Но можешь хранить тут свои личные вещи, платья и все в таком духе. У меня есть похожие комнаты с другой стороны от спальни.

— Только взгляни на эту огромную люстру! На бюро! Выглядит так роскошно и солидно, но в них нет жизни. Будто в этой комнате никогда никто не жил.

Мой взгляд скользнул по картине, висящей на стене напротив кровати. Она показалась мне знакомой: долина, накрытая сумеречной тенью, острые горные пики и обманчивое сияние жизни, готовое вот-вот исчезнуть. Я подошла к картине и прочитала имя художника: Лу Шин. Сердце учащенно забилась. В другом углу стояло название картины: «Долина забвения». Кто-то вытащил ее из саквояжа Волшебной Горлянки? Но как у них получилось так быстро вставить ее в раму? Что-то не сходилось. Кто-то разыгрывал меня. Подкидывал мне дурные знамения.

Эдвард подошел ко мне и встал у меня за спиной.

— Художественные таланты мистера Шина не настолько ужасны, как он про них отзывается.

Я чуть не подскочила от неожиданности:

— Мистер Шин?! Владелец дома — Лу Шин?

— Именно так. Меня тоже поразила эта картина. Похожая висела и в нашем доме, только больше по размеру. Он написал ее, когда был у нас в гостях. Это вид на горную долину с юго-западной стороны, который открывается из окон нашего дома. Должно быть, эту картину, поменьше, он написал, когда собирался писать большую.

Я часто дышала, мне не хватало воздуха. Как и большинство приезжих с Запада, Эдвард решил, что первая часть имени — Лу — это имя, а вторая — фамилия. Но на самом деле «мистер Шин» должен быть «мистером Лу».

Почему Эдвард живет в его доме? Это какой-то тайный план?

К нам подошла Волшебная Горлянка:

— Кровать такая мягкая, будто ворох осенних листьев. Камин даже не разожжен, но там жарко, как в духовке, — она посмотрела на меня. — Эй-я! Что не так? Тебе плохо? Тебя опять тошнит, или у тебя горячка? — она взяла меня за руку и подвела к кровати, а потом тоже заметила картину, — Э! А как она здесь оказалась?! Кто-то стащил ее из моей сумки?

— Этот дом — собственность Лу Шина, — сказала я. — Он — гостеприимный хозяин Эдварда, который называл его «мистер Шин».

Горлянка вытаращила глаза:

— Как такое может быть?! Ты уверена, что это — тот самый человек?

Она внимательно изучила картину, затем ткнула пальцем в имя.

Эдвард не понимал, о чем мы говорим.

— Вижу, что ей тоже понравилась картина.

Я попросила Волшебную Горлянку оставить нас наедине. Она торопливо покинула комнату, напоследок окинув Эдварда возмущенным взглядом.

— Я не знаю, что планировал Лу Шин или почему он разрешил нам остаться в его доме, но я не смогу здесь жить.

— Что не так? Вайолет, ты вся дрожишь. Тебе нехорошо?

Он усадил меня на постель.

— Твой щедрый хозяин, мистер Шин, как ты его называешь, на самом деле — мистер Лу, мой отец, который бросил меня и мою мать, когда я была совсем маленькой, а потом убедил мать покинуть Шанхай и уехать в Америку, чтобы увидеться с потерянным когда- то сыном. Из-за него я оказалась в цветочном доме.

Эдвард будто онемел, невидящим взглядом уставившись на картину. Он несколько раз открывал рот, чтобы заговорить, но так ничего и не сказал.

— Он имел какое-то отношение к нашему знакомству? — спросила я. — Это был ваш совместный план?

— Нет, нет! Вайолет, как ты могла такое подумать? Если у Лу Шина и был какой-то план, я ничего о нем не знал. И мне больно думать о том, что он знал, кто ты такая и обманом заставил заманить тебя в этот дом. Неужели он считал, что мы ни о чем не догадаемся?

Эдвард поднялся с постели:

— Разумеется, нам нужно уехать. Я позову слуг, чтобы они немедленно собрали наши вещи.

И мы бы так и сделали, если бы Волшебная Горлянка не свалилась с испанкой.

Я никогда не видела Волшебную Горлянку такой беспомощной. Она все повторяла, что хочет вернуться в свой дом и не хочет умирать в чужом. А когда она уже не могла свободно вздохнуть, молча смотрела на меня опухшими глазами, блестящими от слез.

Эдвард вызвал врача из американской больницы, и к нам прибыл строгого вида грузный мужчина, англичанин, бородатый и в белой маске. У него было неудачное для Китая имя — доктор Алби, которое для китайцев звучало как «вечные страдания». Волшебная Горлянка сказала ему:

— Повелитель ада, я китаянка. Не сажай меня в тот же котел, где горят иностранцы.

Потом она соврала, что христианка и что заслужила рай. Она перечислила свои хорошие дела, которые главным образом состояли в том, что она молча сносила мое высокомерие, хорошо меня учила и была терпелива со мной, когда я не следовала ее советам. Я мучилась угрызениями совести из-за того, что она оставит этот мир, думая обо мне как о неблагодарной обузе. Она еще раз резанула мне по сердцу, сказав, что я была ее любимой младшей сестричкой и она очень беспокоится, что же будет со мной после ее смерти. Затем она стала молить доктора позволить ей остаться в живых, пока я не стану одной из десяти лучших красавиц Шанхая.

Доктор Алби сказал, что ничего сделать не может, но велел ей пить больше воды, а нам рекомендовал обеспечить больной максимальный комфорт. Он посоветовал всем в доме носить защитные маски и предупредил, что мы находимся на двухнедельном карантине. Никому не было позволено выходить из дома. И только тогда я вспомнила, что хотела оставить этот дом в ту же секунду, когда узнала, что он принадлежит Лу Шину. Но сейчас это уже не имело значения. Охваченная лихорадкой Волшебная Горлянка стала путать меня со своей матерью. Лицо ее прояснилось, и она объяснила, почему не вернулась в деревню пораньше, чтобы ее навестить. Я сказала ей, что счастлива, что она вернулась ко мне, и плакала, когда она рассказывала с ужасными подробностями, как к ней относились муж и свекровь.

Когда приехал китайский доктор, я попросила его, чтобы он представился Волшебной Горлянке именем, которое по-китайски звучало бы как «отменное здоровье». Он дал ей горький настой и прилепил на грудь пластырь с камфорой. Скоро ей стало легче дышать. Я пришла к ней и сказала:

— Мама снова с тобой. Теперь ты должна поправиться и жить долго, чтобы могла позаботиться обо мне, когда я совсем состарюсь.

Она закатила глаза и нахмурилась:

— Ты что, сошла с ума? Ты не моя мать. В зеркало посмотри. Ты же Вайолет. И с чего бы мне ухаживать за тобой в старости?! Это ты должна позаботиться обо мне, чтобы расплатиться за все те беды, что мне принесла.