Он не смотрел на гроб. Только на руки. Я не могу винить его в этом.

– Мы не говорим о костюмах, – сказали мы с Найтом вместе, что заставило нас посмотреть друг на друга.

Мы смотрели друг на друга в последний раз, только когда я лежал на Розе несколько недель назад.

Осознание пробралось мне под кожу.

Я не разговаривал со своим старшим сыном несколько месяцев.

Я был слишком занят скорбью по своей жене, которая тогда еще даже не умерла, оплакивая ее потерю вместо того, чтобы наслаждаться ее присутствием, наслаждаться полной семьей, пока была возможность.

Роза. Роза. Роза.

Я осмотрел две скамьи, на которых сидели наши друзья. Моя супруга сделала последний вдох в моих руках спустя три дня после того, как ее вывели из искусственной комы. Моя смелая Роза держалась за жизнь дольше, чем предсказывали врачи, потому что она хотела лично попрощаться с каждым из нас. Я эгоистично надеялся, что она заснет, что ее тяжелое дыхание станет неглубоким, а потом вовсе исчезнет. Но она не спала, все еще сжимая мою руку со всей силой, которая у нее была. Ее последние слова навсегда останутся вырезанными на моем сердце.

– Солнце снова взойдет завтра, любовь моя. Я знаю.

– Потому что оно должно? – спросил я ее.

– Потому что это было первым, что показала мне Луна. Когда я заплетала ей косички шестнадцать лет назад и спросила, грустит ли она по своей маме. Она показала мне, что это не важно. Солнце всегда увидит ее на следующий день. И знаешь что? Так и есть. Она умная девочка.

– Это точно, – сказал я.

– Спасибо. – Моя жена улыбнулась мне. – За жизнь.

– Спасибо тебе, – ответил я. – За то, что сделала меня достойным ее.

Я пообещал ей быть сильным, и я собираюсь им быть.

Ради нее.

Ради меня.

Ради них.

Больше никакого дерьмового папы. Я слишком долго вращался в своей маленькой вселенной имени Розы.

– Дыхни на меня. – Я сжал руку на плече Найта.

Он повернулся и одарил меня убийственным взглядом, из которого буквально летели капли мышьяка.

– Играешь папочку года на похоронах? – Он жестоко улыбнулся.

– Я и есть твой папа.

– Как скажешь, большой парень.

Он больше, чем я, и я это прекрасно знаю. Маленький засранец.

– Открой рот.

– Заставь меня, Дин.

– Ты серьезно? – У меня начали подергиваться веки. – Сделай это. Сейчас же.

– Или что? – продолжил он.

– Или я открою твой рот сам, и это будет единственной вещью, которую запомнят люди с похорон твоей матери.

Он продолжил сидеть, и я встал. Я на самом деле не хотел устраивать спектакль, думаю, что он понимает это, потому что мы абсолютно похожи с ним в этом. Он мини-версия меня, только чуть более чувствительная, добросердечная.

Найт заставил меня сесть, притягивая за низ пиджака.

– Господи, – пробурчал он и открыл рот, дерзко глядя на меня, и дыхнул.

Я принюхался. Трезвый как монахиня. Я сел назад, все еще угрюмый и мрачный.

– Ты ел тунец?

Лев хмыкнул рядом со мной. И я воспринял это как небольшую победу, хотя с Леви я и не пытался помириться.

– Вон, Хантер и Луна не сводят с меня глаз. – Найт закрыл рот, потирая челюсть.

– Я знаю.

Вон сопровождает его даже в туалет в школе, хотя Вон выше того, чтобы ссать там. Луна ходит за ним тенью, когда он выходит из школы, да и я проверяю его каждый час. Хантер приходит ночью. Подозреваю, что в основном, чтобы укрыться от стада девушек, которые хотели с ним переспать. Мне плевать, пока он заботится о моем ребенке.

– Мне не три года, – сказал Найт.

– Я бы поспорил, – спокойно ответил я.

– Почему за мной бегают так, будто я младенец?

– Потому что ты такой же надежный – по крайней мере, пока ты не будешь трезвым целый месяц.

– Отсоси.

Хоть он и говорит всякие гадости мне, по крайней мере, он говорит со мной, а это уже что-то. Это все сейчас.

– Спасибо, – тихо сказал я.

Он посмотрел так, будто я сумасшедший. Думаю, что мне надо разобраться.

– Мне надо было отсосать и стать нормальным родителем еще несколько месяцев назад. С этого момента я буду отсасывать, как шлюшка в борделе, малыш.

– Я могу делать то, что я хочу. Мне уже восемнадцать, – Найт сказал это одновременно с кашлем Льва, который намекал на неподходящее место для подобного разговора.

– Да, – прошептал я, наклоняясь ближе к Найту. – Но ты хочешь стать лучше. Я знаю это. Я также знаю, зачем тебе это.

Служба началась с молитвы отца Малкольма, того же человека, который крестил Найта и Льва. Лично я не фанат религии, но Роза хотела, чтобы дети были крещеные, а я всегда делал то, что хотела Роза. После этого встала Эмилия, чтобы произнести речь о моей жене. После будет моя очередь.

Я попытался разрядить обстановку. Я не верю в загробную жизнь, но если есть хоть маленький шанс, что Роза смотрит на меня сверху, то она точно будет преследовать мою задницу до могилы недружелюбным привидением. Кроме того, у меня кончились слезы за последние две недели.

Я плакал каждую ночь.

Иногда в течение всей ночи.

Много раз с открытой дверью, когда Эмилия, Найт, Лев и мои родители могли видеть и слышать меня. Гордость – это роскошь, которую я не могу больше себе позволить.

Когда я пробрался с трибуны обратно на скамью, то ожидал, что отец Малкольм завершит церемонию, чтобы мы смогли приступить к самой неприятной части. Той части, где мне придется похоронить любовь всей моей жизни, где я, несомненно, сломаюсь.

К моему удивлению, следующим человеком, который прошел к подиуму рядом с гробом Розы, была иногда-девушка моего сына, Луна Рексрот. Ее шаги быстрые, немного торопливые. Что, черт возьми, происходит?

Луна Рексрот не разговаривает. Не собирается ли она выразить свою скорбь о несвоевременном уходе моей супруги телепатией?

Я почувствовал, как Найт зашевелился рядом со мной, дергая за воротник рубашки и вытирая рот. Он не может смотреть на нее без волнения. Плюс он в курсе, что она ненавидит толпы людей. Что, черт побери, все знают. Это вызывает вопрос – что она там делает?

Я бросил взгляд на Найта, спрашивая, что происходит. Он проигнорировал меня, не сводя глаз с ее фигуры в черном длинном платье.

Луна откашлялась и уткнулась взглядом в какой-то предмет, который сжимала в руках – блокнот. Она постучала по нему пальцем, слегка кивая, будто тихо разговаривала с кем-то.