– Когда мне нужно будет куда-нибудь идти, – сказала она, вызывающе вскинув голову и выдерживая его взгляд, – ты будешь первым, кого я возьму с собой.

Он вздохнул, подняв изуродованную шрамом бровь.

– Надеюсь.

– Нет, мы можем…

В казармы, тяжело дыша, влетел Мехмед. За ним шел перепуганный мальчик.

– Скажи ей, – приказал он мальчику.

Мальчик с большой головой на тонкой шее заговорил:

– Мурад не проживет и недели. Халил-паша собирается настроить город против вас прежде, чем вы придете претендовать на престол. Уезжайте прямо сейчас. Возьмите с собой только тех, кому полностью доверяете. Входите незаметно. Он сторожит все ворота. Я буду ждать мальчика обратно с новостями от вас. Мои руки в шрамах от кустов роз. Преданный вам Раду.

Мехмед смотрел на нее.

– Что означает последнее предложение?

– Кто-то ввел меня в заблуждение, выдав себя за Раду в предыдущем письме. Но о розах точно никто не знает, кроме нас. Это послание от Раду, в этом нет сомнений. – Лада замолчала, и ей стало больно при мысли о брате. – Собери людей. Мы уезжаем прямо сейчас. Захвати лишних лошадей.

– А Ильяш? – спросил Мехмед.

– Ты ему доверяешь?

– Доверяю.

Лада кивнула.

– Силы Ильяша слишком многочисленны. Мы должны доставить тебя во дворец так, чтобы никто не заметил. Пусть выступает со своими войсками через два дня после нашего ухода. А мы поскачем без промедления и только с моими людьми.

– Мы играем с Эдирне в «Атакуй город»? – спросил Петру, и его глаза загорелись.

Лада не смогла сдержать улыбку, чувствуя его возбуждение и радость, и продемонстрировала свои крошечные острые зубы.

– Да. Мы тайно проникнем в столицу.

– Но если мы разделимся, – сказал Матей, сидя на корточках у огня, на котором готовились зайцы, пойманные Штефаном, – то станем более уязвимыми. Мехмеда знают в лицо. Нам понадобятся все глаза и сабли, какие у нас есть.

Петру, Николае, Штефан и Матей, первые янычары Лады, собрали совет. Остальные ее воины разбрелись по ближайшему лесу вздремнуть после обеда. Они выбрали хорошее время: большую часть пути им предстояло проскакать ночью, объезжая все попадавшиеся на пути города.

– Мы не можем войти в город как янычары. – Николае указал на свою шапку. – Нас остановят, станут задавать вопросы. И уж точно все заметят отряд янычар под предводительством женщины.

Лада зарычала и топнула о землю.

– Почему это я должна быть женщиной?

– Да, почему ты должна? – шутливо спросил Мехмед.

– Я никогда не думаю о тебе как о женщине, – сказал Петру, настолько искренне, что Мехмед расхохотался.

– Штефан, дай мне твой нагрудник.

С невозмутимым видом Штефан медленно расстегнул нагрудник. Большинство воинов носили кольчугу, поскольку она меньше сковывала движения, но Штефан всегда выбирал нагрудник из цельного металла.

Лада взяла его и закрепила на себе. Он сжал ее груди, как тиски, но боль была терпимой. Она достала из костра ветку, подождала, пока она остынет, и провела углем черту вдоль верхней губы и под нижней губой.

– Если мы приедем под покровом ночи, я сойду за мужчину.

– Но все равно останешься янычаром, – сказал Николае.

Амал, крошечный и липнущий к их группе, заговорил так тихо, что Лада едва могла его расслышать.

– На слуг никто не смотрит.

Лада раскрыла рот, чтобы возразить, но поняла, что все это время на него почти не смотрела. Даже лошадь у него была старая и неприметная. Не удивительно, что Раду выбрал его, а не кого-то более сильного и быстрого. Амал был самым безобидным и незаметным посыльным.

Мехмед нахмурился.

– То есть я войду в свой город, притворившись слугой?

Николае улыбнулся своей самой легкой улыбкой, но Лада знала его достаточно хорошо, чтобы почувствовать, что под ней не было привычной теплоты.

– Кто такой султан, как не слуга своего народа?

Лада отдала нагрудник Штефану и повернулась к Амалу.

– Как быстро ты сможешь раздобыть для меня подходящую одежду?

Он робко улыбнулся, побежал и скрылся за деревьями в направлении дороги.

Они поели, и мужчины освободились от своей военной формы. Они сложили янычарские шапки в кучу, которая тускло светилась в сумерках, напоминая груду черепов. Они прихватили с собой вещи, которые бы не указывали на их ранг. Их головы покрывали простые тюрбаны, и в темноте их могли бы принять за слуг. При условии, что их не будут тщательно проверять и ощупывать: ведь тогда под слоем простой одежды обнаружится неуместная кольчуга.

Однако у Лады не было другой одежды кроме униформы и нелепого платья, благодаря которому ей несколько месяцев назад удалось проникнуть в гарем. Это платье она оставила в Амасье. Она не хотела бы играть эту роль снова, даже ради безопасности Мехмеда.

Она как раз собиралась сдаться и придумать, как взобраться на стены, когда вернулся запыхавшийся Амал, сжимая в руках сверток темно-коричневой одежды.

– Отличная работа! – похвалила Лада, прикрыв кольчугу простым платьем с кушаком. Она перевязала волосы шарфом и натянула его на лоб.

Николае закашлялся, стараясь не расхохотаться.

– Тебе не мешало бы побриться.

Она нахмурилась, но вспомнила, что забыла стереть с лица уголь.

– Ты прав: бородатая женщина привлечет к себе внимание, – сухо сказала она и стерла уголь.

К тому времени как все приготовились к отъезду, стемнело. Они остановились в двух километрах от города, решив дальше продвигаться группами по три или четыре человека, а затем встретиться в постоялом дворе, который все знали. Лада смотрела, как ее воины расходятся, пока рядом с ней не осталось никого кроме Штефана, Николае и Мехмеда. Амал пошел вперед, чтобы предупредить Раду об их приближении. Вместо пароля он должен был сказать Раду, что только глупец примет щит за сани.

– Чувствую себя вором, – сказал Мехмед, когда они крадучись шли среди деревьев вдоль дороги, до последнего стараясь не выходить на свет.

– Мы и есть воры, – ответила Лада и остановилась, увидев городские стены. – Сейчас мы крадем твой город.

Аман отделился от стены за постоялым двором. Лицо высокого молодого человека было таким бледным, а глаза такими безжизненными, что Раду вздрогнул.

– Раду, – сказал мужчина. Это было больше похоже на утверждение, чем на вопрос.

Раду кивнул. Амала он с собой не взял, чтобы оградить мальчика от любой дальнейшей опасности.

– По-моему, за мной следят. – Хотя тропа, по которой он шел, была извилистой, и он шел своей обычной, беззаботной походкой, эхо шагов – и порхание плаща – преследовали его всю дорогу.