– Мы устали, сир. Осада против Скандербега была долгой и утомительной. Многие мои люди переболели и лишь недавно пришли в норму. Существует опасение, что… – Он остановился, осторожнее подбирая слова, – …что, когда вы взойдете на престол, их тут же бросят в очередную затяжную осаду.

Мехмед удивленно наклонил голову.

– У меня нет никакого желания идти против Скандербега. Это были раздоры моего отца, а не мои.

– Не Скандербега.

Наигранное смущение на лице Мехмеда едва не заставило Раду улыбнуться.

– А кого мне еще осаждать? У меня уже есть империя, которой нужно уделять внимание, а мне потребуется время, чтобы научиться лучше ею управлять. И в этом я буду зависеть от янычар, ведь они – мои руки. Это мой единственный план на будущее.

Казанци Доган непроизвольно хмыкнул.

– Как ты думаешь, мой отец хорошо управлял империей? – Мехмед улыбнулся, увидев тревогу на лице Казанци Догана. – Ну же. Он умирает. Это не предательство – обсудить, что мы сможем сделать лучше. Например, что твои люди думают по поводу жалованья?

Казанци Доган прочистил горло.

– Было несколько жалоб. Мы в поте лица стараемся во благо империи и знаем, что других оплачивают более щедро.

– Согласен. Первым делом я решу финансовые вопросы, определю, где неправильно используются налоги, и все возможные резервы направлю на повышение янычарского жалованья. Я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, какая сумма будет справедливой, но щедрой. Для меня важно, чтобы твои солдаты – и ты – знали, что никто не ценит вас и не сможет заботиться о вас так, как я. – Улыбка исчезла с лица Мехмеда, и его глаза стали такими же острыми, как и его тон. – Никто не сможет предложить вам того, что предложу я. А если кто-нибудь попробует это сделать, это будет измена.

Казанци Доган наклонился ниже в знак уважения. – Я с нетерпением жду возможности послужить вам, когда вы станете нашим султаном.

– Вашим отцом.

– Да. Нашим отцом.

Мехмед кивнул.

– Я доверяю вам и прошу сохранить нашу встречу в тайне. Я пока не готов заявить о своем присутствии здесь. Я бы хотел иметь в своем распоряжении больше времени, чтобы в одиночестве оплакивать надвигающуюся кончину моего отца. Если кто-нибудь меня обнаружит, я буду знать, кто меня предал.

Казанци Догана нервно сглотнул.

– Да, мой отец.

Мехмед улыбнулся и великодушно раскрыл объятия.

– Не могу дождаться, чтобы посмотреть, как вы возглавляете армию. Как только мой отец скончается, мы с вами договоримся об условиях повышения жалованья, и вы объявите об этом своим людям.

Казанци Доган поклонился еще раз и ушел в сопровождении Матея.

– Думаешь, сработало? – спросил Мехмед, озабоченно сдвинув брови.

Раду рухнул в кресло, устав от напряжения, сковавшего его тело сразу после прибытия предводителя янычар. – Он не глуп. Он знает, что ты можешь предложить ему больше, чем Халил-паша. И он говорил искренне, когда упомянул об усталости своих солдат. Ему хочется избежать мятежей и затяжной гражданской войны. Сейчас союз с тобой принесет ему большую выгоду.

– Согласен, – сказал Мехмед, встал и потянулся. – Как только я уверенно займу трон, мы его убьем.

Раду метнул на него потрясенный взгляд, а Лада невозмутимо кивнула, затягивая петлю.

– И что теперь? – спросил Петру.

– Теперь будем ждать, когда прибудет Ильяш, а мой отец умрет.

***

Оба события произошли на следующий день. Амал принес известие со стены о том, что Ильяш прибыл со своим войском и легко прошел через ворота, когда стражники пытались преградить им путь. Мехмед наблюдал за ними с башни над комнатой отца. Процессия белых шапок на улицах города представляла собой невиданное зрелище.

– Все кончено? – спросил он.

Раду не понял, о чем он говорит, а Петру кивнул.

– Ваш отец умер.

– Тогда я выйду навстречу своим людям. – Мехмед отвернулся от окна. Его тюрбан, расшитый металлическими нитями, поблескивал в лучах света. На нем было темно-бордовое одеяние, традиционный цвет римских императоров, а на груди висело тяжелое золотое ожерелье, украшенное сверкающими рубинами.

Они выехали из дворца. Их встретили янычары Казанци Догана, а по мере того, как они подъезжали к большой площади в центре города, чтобы встретиться там с Ильяшем, янычар вокруг становилось все больше. Мехмед скакал спереди, подняв саблю. Колокола трезвонили, распространяя весть о смерти его отца. Проехав с парадом вокруг всего города, он вернулся во дворец.

Халил-паша ожидал в тронном зале. Его лицо искажала гримаса ненависти. Мехмед уверенно подошел к нему и сжал его плечи. Лада стояла прямо за спиной Мехмеда, опустив саблю. Злоба на лице Халил-паши мгновенно сменилась неприкрытым ужасом. Это была идея Раду, великий план, стоявший за всеми их тайными маневрами.

– Халил-паша, советник моего отца, которому он доверял больше всех, самый мудрый человек в нашей великой империи. – Мехмед повернулся к собравшейся толпе знати, в которой кто-то еще продолжал спешно оправлять свои наряды. – Халил-паша будет служить мне великим визирем и поможет мне вступить в новую эру мира и процветания ради славы османцев!

Толпа возликовала. На смену ужасу на лице Халил-паши пришел скепсис, а затем его губы скривила лукавая, победоносная улыбка лисы, укравшей добычу у другого хищника. Но лиса не заметила окруживших ее псов Раду, которые вели лису туда, куда им было нужно.

Бедная лиса, подумал Раду.

Мехмеду вручили саблю его предка Османа Гази. Он с благоговением подержал ее перед собой, затем убрал в ножны и повесил на талию. Теперь он был носителем того, о чем мечтала его страна на протяжении всей своей истории.

Наблюдавшая за этим Лада не знала, что чувствовать. Это был не тот Мехмед, который пылко говорил о мечте, когда они были одни. Этот Мехмед был завернут в шелка и окутан броней, его голову закрывал тюрбан, а выражение лица было острым, как сталь, и таким же непроницаемым. Он стоял на возвышении, отделенный от всех остальных. Рядом находился мужчина, единственная роль которого заключалась в том, чтобы носить подставку для ног Мехмеда и подавать ее, как только она потребуется. Еще был специальный мужчина, ответственный за тюрбаны Мехмеда. Слева стоял слуга с духами и веером на случай, если вдруг какой-нибудь скверный запах осмелится приблизиться к неприступному султану.

Потому что именно таким и стал Мехмед.

Бесконечные церемонии, перечисление всех визирей по именам, выражение признания и подношение подарков… Мехмед оставался на месте, но при этом отдалялся от Лады все больше и больше.

Лада думала о том, сможет ли прибор для обнаружения яда уловить клокочущую ревность, заполнившую ее вены, пока она стояла на страже и смотрела, как мечта Мехмеда пускает корни.