– Да… Ангельской души был человек. А ведь мог – и по-нашему. Видно, честь помешала.

– Не только, не только, достопочтимая Маргоша. И другие абсолютные понятия. В те времена это было в ходу.

– А вы, – их оппонент и не думает сдаваться, – надо полагать, – постмодернист. Из тех, что прилюдно лают собаками или кричат кикиморой. А то еще испражняются перед полотнами великих, – он заводит глаза к небу.

– Благодарю, – Родион склоняет голову, – аттестация весьма лестная. Жаль, не могу принять на свой счет. Но те, кого вы упомянули, – он морщит нос, как от дурного запаха, – постмодернисты нашего извода. Кто ж виноват, что мы – те самые свиньи, которые жрут исключительно ботву?

– Наши постмодернисты имеют успех на Западе, – Марго дергает голым плечиком.

– Это доказывает только одно: старушка Европа любит привечать экзотические таланты. К тому же ее собственная история закончилась. Вот она и косится на Россию – надеется приобщиться к нашему вечному драйву . Правда, нам от этого ни жарко ни холодно. И без них знаем: антисоветская халява приказала долго жить. Теперь надобно суетиться. Хотя лично я, быть может, тоже предпочел бы жить во времена большого модерна : тиснул ро́ман в зарубежной прессе – и до конца жизни свободен…

– Интересно, кого вы имеете в виду? – я решаюсь вставить слово. – Солженицына? Или, может быть, Пастернака? Когда вот так говорите о социализме.

Родион смотрит на меня укоризненно:

– Не на-адо абсолютизировать слова. Понимаю. Для вас за каждым из них стоит неприглядная реальность. Но попытайтесь рассуждать абстрактно. Вам неприятно слово. Положим, оно вызывает у вас устойчивые негативные ассоциации. Хорошо. Назовем ваше время по-другому, – он оборачивается к Виталию, – например, изоляционизм.

– В изоляции нет ничего дурного, – Виталий поддерживает выбор, – любая эффективная система в известной степени изолирована. Советский Союз – не более чем система, чьи границы опоясывали одну шестую часть суши.

– А Варшавский блок? – их оппонент вскидывается. – А африканские псевдосоциалистические республики? А, наконец, Монголия?

– Всё, перечисленное вами, – симулякры. Дело делалось в СССР. Страна была великой державой. Те, кого вы упомянули, прогибались под нас… – Родион тянется за солью.

Солонка плывет над разоренными салатами. Я сижу сбоку, поэтому мне видно: на крахмальной манжете проступает жирное пятно. Майонез, в который он ненароком вляпался. Надо присыпать солью. Иначе не отстирается…

– Всего лишь … изолированная? – с моей стороны это не вопрос, а вдох.

Отец именинницы вертит головой:

– Вы хотите сказать, что человек, родившийся в этой системе, ни при каких обстоятельствах не в состоянии выйти за ее пределы, – вы это имеете в виду?

– Отнюдь. Родиться можно где угодно. Важно сохранить самостоятельность. Не стать элементом системы. Надеюсь, вы не станете возражать, если я скажу, что без интеллигенции и социализм – не социализм. Сам могильщик буржуазии ни в жизнь не затеял бы этих игр. У пролетариев другие мозги.

– Интеллигенция связана с великой культурой. Если хотите, интеллигент выступает ее творцом и хранителем.

– Да бросьте вы, честное слово! Интеллигент – в сущности, парвеню. Особенно советский. В культурном смысле он – безотцовщина. К тому же обладает явно выраженным классовым сознанием. И вот вам результат: его взгляды неизменно оказываются вторичными. По той простой причине, что всегда идеологически окрашены. Великая культура – это дворянство. Аристократия, имеющая: а) свободное время и б) более или менее незыблемые традиции… – Родион загибает пальцы.

– Вы испачкали манжету. Майонезом, – я прерываю тираду.

– Что? – он поддергивает рукав. Хватает чистую салфетку.

– Может быть, чай или… кофе? С тортом.

Кажется, на сегодня достаточно. Праздник на то и праздник, чтобы завершиться сладким.

...

Свечи вспыхивают, поводя язычками.

– Ух! Даже страшно резать!

– А можно мне серединку?..

– А мне – с белой розочкой…

– Разве я не говорила: Мусик – гениальный кулинар. Папочка, наливай! Тем более у меня созрел тост: за интеллигенцию! Выпьем за наших родителей, которые, что бы ни говорили злые языки…

– Полагаю, следующим номером мы обсудим извечные русские вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?» – Та, кого они называют Маргошей, бросает реплику в сторону.

– Родион, дружище, – Виталий облизывает чайную ложечку, – умоляю, не заморачивайся. Наши девушки уже скучают. Маргоша, тебе скучно?

– Ну, почему… Весело. Достоевские мальчики желают доказать, что они больше не достоевские.

Виталий смеется:

– Не в бровь, а в глаз! Только – как же так? Ты – записная феминистка, а делишь участников по половому признаку. Дискриминация!

– Согласен. Я тоже протестую!

– Протест не принят, – дочь постукивает вилкой. – Посовещавшись на месте, суд выносит частное определение. У достоевских девочек другой слоган: «Я в торги не вступаю!» Правда, мамочка?

Я развожу руками:

– Увы…

– Увы – значит да или нет ?

– Очень бы хотелось, но не всегда получается…

– Татьяна Андреевна, – Виталий грозит пальцем, – своим двоемыслием вы обнаруживаете принадлежность к советской интеллигенции. Следствие может этим воспользоваться.

– Мусик, не бойся! Показания можно изменить и на суде. Скажешь, получены под давлением… Галка как врач тебя поддержит, – она подмигивает пушистой Лисичке, – зафиксирует ушибы и синяки.

– Вместо того чтобы судить коммунистов, вы су́дите интеллигенцию… – мне кажется, я повторяю чужие слова.

– Браво, Мусик! Попрошу птицу-секретаря занести в протокол.

– Александра, прекрати свои неуместные шутки! Если кого и судить, то не мать, а… Твоя мать…

Похоже, все-таки перебрал . Раньше с ним этого не случалось.

– Папа… Никто никого не судит: ни тебя, ни маму. Ни тем более интеллигенцию. Мне просто стало обидно: все пользуются своей специальностью, а я молчу…

– Почему же все? – Галка-Лисичка улыбается. – Я вот – тоже молчу. Но это не значит, что мне нечего сказать.

– Ну скажи… – Родион гладит лисью лапку. – Что ты об этом думаешь?

– Об интеллигенции? – она переспрашивает кокетливо. – Ни-че-го. Мое дело – лечить. Человек – пациент. И вообще, – она закидывает за спину пушистый хвостик, – врач имеет дело с телесными недугами, а этот… как его… ментальный…