– Ой, не могу! – Яна сгибается пополам, корчится от смеха. – Ну ты скажешь… Влюбилась… – она вытирает слезы. – Так сложилось. Сначала гуманитарная помощь, потом… Смотри, не размазала?

Я качаю головой. Дорогую косметику просто так не размажешь.

– Короче, дальше – больше. А вообще… Это ты во всем виновата. Не обращала на меня внимания.

– Тебе не кажется, – я усмехаюсь, – что ты говоришь, как брошенная жена?

Она не слышит моей усмешки:

– А ты – как ревнивая дура.

– Я?! Интересно, к кому? К этому?.. – я поджимаю кроличьи лапы. – Тюфяку? Тряпке?

– Черт, все-таки размазала… А помнишь нашу тушь? Ту, в черных коробочках? Не поплюешь – не накрасишься. И не такой уж он тряпка… Слушай, а как правильно: такая тряпка или такой?

– Да какая разница!

– Вот и я говорю: плюнь! Главное, мы с тобой. Мы, – Яна щелкает пудрой. – Живучие, как кошки. Нас никто не убьет. Даже наши собственные дети… Ой, – она вскакивает с места, приникает ухом к двери, – другую включили.

Что так сердце, что так сердце растревожило,

Словно ветром тронуло струну?

О любви немало песен сложено.

Я спою теперь, спою еще одну-у…

У меня сжимается сердце. Татьяна – Яна. Она – мое единственное эхо. Или уже не она – а я?

Я отворачиваюсь к раковине, заваленной грязной посудой. Зачем ей видеть мои слезы?.. Мы не в Европе. Это там решают задачки на движение: из пункта А в пункт В. Здесь, у нас, любая задачка становится ребусом, потому что между стартом и финишем всегда есть С – точка невозврата, пункт, в котором искажается замысел.

Татьянин день

Отработав с Максимом, я спускаюсь по лестнице. «Хорошо, что не дозвонилась. По этому вопросу надо не с ним, а с матерью. Это она меня наняла. А если ее нет?.. – я замедляю шаги. – Значит, передам через домработницу. Никаких подробностей. Попрошу позвонить. А вдруг она снова?..» – я вспоминаю дрожащие руки. Сын в школе. В его отсутствие мать может себе позволить.

Останавливаюсь у двери. Решительно жму на кнопку. В ответ, почти без паузы, – хруст замков. Мать Ивана выглядывает на площадку.

– Татьяна Андреевна! – она улыбается. – Ой, как хорошо, что вы… Пожалуйста, зайдите. Мне надо… Сейчас, одну минутку, – она устремляется в глубину квартиры. Идет, постукивая каблучками.

Плафоны, похожие на колокольчики, горят тусклым светом. «Как будто караулила…»

Стою и смотрю ей вслед. Провожаю внимательным и пристрастным взглядом бывшей женщины. Светлая блузка. Юбка, сшитая из натуральной ткани. Ее одежда куплена в самом дорогом магазине, но дело не в ярлыках. Этому нельзя научиться. Или есть, или – нет: юбка, которую она выбрала, не облегает узкие бедра. Струится. Кажется свободной. Но в то же время точно соответствует меркам.

– Вот, – она возвращается, протягивает плоскую коробочку. – Поздравляю вас. Желаю всего самого хорошего.

В репетиторской практике такое случается. Новый год, Восьмое марта… Я пытаюсь соотнести с датами: на дворе конец января.

– Ну как же! – мать Ивана всплескивает руками. – Татьянин день. Сегодня вы именинница.

– Спасибо, – я смотрю на шелковую ленточку. – Мне очень приятно, что вы вспомнили…

«И как мне теперь… сказать?..»

Я топчусь на коврике.

– Может быть… вы зайдете? Мы могли бы… поговорить…

Только этого не хватало. Сперва подарок, теперь – разговор по душам. В сложившихся обстоятельствах и то и другое – лишнее.

– Спасибо… Я бы с удовольствием. Просто… – я смотрю на плоскую коробочку, в которой лежит мой именинный подарок. – Меня ждет подруга. Мы договорились встретиться, – я бросаю взгляд на часы. – Через десять минут. На углу, в кафе…

Мать Ивана разводит руками:

– Ну что ж… Может быть, потом. Когда-нибудь. В следующий раз…

Я спускаюсь вниз по ступеням. Все быстрее и быстрее. Второй этаж. Первый. Широким шагом – мимо камина, оставшегося от прежних хозяев.

Тротуар завален сугробами. Я ступаю на проезжую часть, пробираюсь между машинами. Под ногами хрустят обломки сбитых сосулек. Если снег – мрамор для бедных, значит сосульки – обломки античных статуй. Давно, когда они были мужчинами и женщинами, по их лицам бродили архаические улыбки… «Скользко, ну до чего скользко…» – стоптанные подметки не держат дорогу – как резина изъезженных колес. Я взмахиваю руками: лишь бы вцепиться. Во что-нибудь…

Черный джип, стоящий поперек, оживает, вздрагивает железными внутренностями. Я шарахаюсь, бегу, прижимая к себе сумку. За спиной не звон, не гром, не… как же его… тяжело-звонкое скаканье. Темный звериный вой. Зверь, разбуженный бегемот, беснуется, не сходя с места. Вой въедается в перепонки, забирая все выше и выше…

У меня нет сил. Больше ни шагу.

Я стою, ожидая самого худшего.

За спиной – тишина.

Словно ничего не было. Никто не просыпался в логове. Это просто машина. Большая, черная, припаркованная поперек тротуара. У меня заходится сердце. Бьется как метроном. Метроном в мертвом городе, заваленном снегом.

Счастье, что я сбежала. Не вляпалась в очередную историю. «И что ей от меня понадобилось? Пожаловаться на сына? Рассказать о себе?.. Ольга. Татьяна и Ольга. Ее зовут Ольга…» – у меня плохая память на имена. Роюсь в сумке, листаю свой репетиторский блокнотик.

Иван. Мать: Ольга Владимировна.

На этой страничке не осталось живого места. Все исчерчено механическими картинками – поникшие лилии, мой вечный замысловатый узор: лепестки, тычинки, пестики.

«Одинокая? Не с кем поговорить? Перемолвиться словом. Муж пропадает на работе… Отец Ивана».

Я пытаюсь представить себе ее мужа, но вижу другое лицо: цепкий взгляд, приплюснутая переносица, бледная кожа. Слишком бледная. Но, главное, хорошая речь. В литературной стране дар речи – заведомое преимущество. Перед коллегами, щеголявшими в бордовых пиджаках. Тем, кто лишен этого дара, настоящих высот не достигнуть. Здесь, у нас, надо уметь договариваться…

На этот раз она пригласила бы меня к себе. В свою отдельную комнату. В хороших русских домах это называлось будуар. Я оглядываюсь на витрину, но вижу высокое зеркало. Туалетный столик с подсветкой. На подзеркальнике частокол разноцветных флаконов. Гордость и предубеждение оставлены в гостиной. У себя в будуаре супруга англомана хозяйничает сама. По стенам развешаны фотографии: маленький мальчик, родители радушной хозяйки… Хозяйка ведет экскурсию…

– А это, – она улыбается, – мой папа. Когда я была маленькая, мы с папой ходили на карусели. А еще в зоопарк… Смотреть на белых медведей. А потом он покупал мне мороженое. Эскимо. Помните – в серебристой обертке? За одиннадцать копеек…