– Кому еще торта?

– Родик, умоляю, – Галка-Лисичка восклицает испуганно. – Неси аккуратно. Опять вляпаешься. У тебя же единственный костюм…

– Может, ты прекратишь? – он шипит всеми согласными.

Марго усмехается. Ее усмешка вьется холодной змейкой:

– Не понимаю, чего тут стесняться? У меня тоже одно выходное платье, и что?

Родион встает. Лисичкины глаза провожают его растерянно:

– Ну зачем ты так ?

– А пусть тренируется, – Марго парирует холодно. – Наполеоновские планы, а мается от сущей ерунды…

– Одно не исключает другого, – Виталик отщипывает кусочек торта. – М-м-м… Нектар и амброзия. Завтра сажусь на диету.

– Психиатра на вас нет, – Марго фыркает.

– А то бы – что? – он дополняет вопрос изящным жестом.

Я думаю: господи, неужели так просто? Костюмы, платья, сапоги… Мне хочется крикнуть: «Стойте! Не сыр, не мясо, не жалкая сторублевая бутылка! Рано или поздно ваш поезд минует эти станции – проскочит на полном ходу… Я знаю, как это бывает, когда старое летит в помойку, а вы идете, печатая кованые шаги… День-ночь-день-ночь… По городу, захваченному прагматиками, и думаете: до чего ж смешная цена – за красоту, о которой мечтали… А потом приезжаете на Парнас и встречаетесь глазами – с женщиной, одетой в толстые чулки…»

Думаю, но молчу. Потому что знаю, что они ответят: так было в ваше время. Час волка пройден. Не в том дело, что этой женщины больше не существует. Просто нам негде встретиться. Мы и она – разные миры. Мой бывший смахивает крошки:

– Я так и не понял. Вы полагаете, что идея интеллигенции себя исчерпала?

– Я? – Виталий крутит ложечкой. – Хотите знать мое мнение? Извольте. На ваш вопрос я отвечаю: да. Исчерпала, и слава богу. Я – сторонник европеизации. Чтобы здесь, в России, вышло что-нибудь путное, надо не болтать, а пахать. Только на этом пути мы имеем шанс стать наконец Европой…

– Хотелось бы только знать… какое место вы отводите этике? Или вы думаете, что все это лишнее: осуждение преступной власти, чуткость к страданиям народа, желание докопаться до истины. Наконец, стремление впитать в себя культуру прошлого…

Родион пробирается по стенке, занимает свое место.

– Вот именно. Извините, но именно лишнее, – он щурится презрительно. – Главный лозунг эпохи: что можно Юпитеру, нельзя быку. В наших условиях задача умного человека сводится к одному: вписаться в круг допущенных . К свободе, к возможностям, к ресурсам… Да, – он кивает, опережая возражения. – Мне очень жаль тех, кого гнобят. Но именно из этого я вынужден сделать вывод: или я, или – меня. Или вырвусь, или… Я не интеллигент, чтобы жертвовать собой. Да и было бы ради кого… Ради народа – источника неизреченной мудрости? Наш народ – не источник, а такой же симулякр. К тому же опасный. Бессмысленная и беспощадная масса, в чьи так называемые головы можно вправить любую вертикаль. Но при одном условии: если она не осмыслена, а смыслоподобна . Вот и весь фокус! – он складывает ладони. – Вуаля!

– Причем для этого требуется до смешного мало, – Виталий подхватывает. – Сыграть на их стремлении к сытой жизни, тем более что сытость, как наш народ ее себе представляет, обеспечивается простейшим набором продуктов. За это они готовы чувствовать себя благодарными: Господу Богу или лидеру. И тот и другой это понимают и, главное, эффективно используют. Разве можно их за это осуждать? Пора отдать себе отчет: и боги, и лидеры – из народа и для народа. Короче, – он обводит стол сытыми глазами, – из этого надо вынырнуть… Любой ценой.

– Вы имеете в виду уехать на Запад?

– Ну… – Родион тянет, – как частный случай. Но вообще… Перейти на следующий уровень. Как в компьютерной игре: другие возможности, другие скорости. Не каждый выдержит, но кто-то же должен: почему не мы?..

Его глаза затягиваются поволокой, как будто он чувствует смертельную усталость. Я думаю: этим детям не хватает выносливости. Никто из них не жил в условиях нашей вечности , когда спор ведется десятилетиями.

– Нас-то вы в чем обвиняете? – представитель отцов складывает руки.

– Как в чем? В том, что вы упустили время. Ваша перестройка давала возможность сделать решающий рывок. Если бы родители обеспечили мне приличный стартовый капитал…

– Родик хочет сказать, что печься надо было не о народе, а о собственных отпрысках. Но сначала – о себе, – на этот раз даже Марго выступает на их стороне.

– Народ – это те, кого используют. Вот и вся несказанная тайна. Кстати, по нынешним временам, интеллигенция и есть – народ. Жалкий и обездоленный. И нет никого вроде вас, бывшей советской интеллигенции, чтобы встать на вашу же защиту: пожертвовать собой, превратиться в потерянное поколение, не ожидающее воздаяния при жизни.

– Я не понимаю… – бывший интеллигент смотрит на свои руки, как будто его плоть тает на глазах. – Что? Что именно вы собираетесь сделать?

– Лично я собираюсь вписаться в мировую цивилизацию, потому что эта – гибнущий корабль. Большая, но маргинальная система. Возрождение великой державы – смехотворный миф. Паши не паши, никакой европеизации не будет. Если такая возможность и была, она безнадежно упущена. И знаете когда? Когда ваш Петр Первый поставил на личное дворянство, а не на родовое дворянство. Парвеню помнит, чего он может лишиться. Вывод: новая элита всегда будет выслуживаться.

– Вы… все так полагаете?

– Ну что вы… – Родион отвечает подчеркнуто вежливо. – Такие, как мы, слава богу, в меньшинстве. Большинство наших сверстников как раз таки предпочтут выслуживаться. Так что не беспокойтесь. Великого переселения не будет.

Я знаю, о чем он думает: в свое время он тоже был в меньшинстве. Среди тех, кто любил отчизну странною любовью, замешанной на чувстве стыда: за марксизм-ленинизм. За танки, ползущие по чужим улицам. За мокрые губы целующихся старцев. За джинсы, сшитые из отечественной холстины. За вечное верещание соек… В каком-то смысле этих детей можно назвать его наследниками.

Бывший интеллигент смотрит беззащитно. Нет. Эти дети , так похожие на сирот, другие. И говорят о другом.

– Вы хотите… стать капиталом, которому все равно, где работать? Лишь бы получать прибыль…

Родион пожимает плечами:

– Можно сказать и так. Пока все не рухнуло, есть уникальная возможность: не жертвовать собой, как ваши эмигранты, а стартовать в привычных условиях. Чтобы потом, когда жареный петух клюнет, вписаться в западные реалии – перетечь… – он ищет правильное слово, – как деньги. Со счета на счет.

– А вы, – представитель отцов медлит, собираясь с мыслями, – не боитесь, что вас тоже разворуют?.. Как когда-то – нас…

Я смотрю выразительно: родителям пора знать меру – оставить детей одних. Пусть поговорят о своем, обсудят насущные проблемы. Тем более отец именинницы изрядно выпил.

Он выбирается из-за стола.