Седьмой сундук — огромный, неподъемный, заметно поврежденный сыпавшимися со свода камнями — стоял немного в стороне от первых шести с откинутою крышкой, из-под которой буйно выпирали набросанные кое-как книги в заплесневелых и покоробленных кожаных переплетах, свитки с остатками болтавшихся на шнурах печатей и просто разрозненные листы старого пергамента, покрытые порыжелой вязью старославянских и греческих букв. В этот сундук Хрунов велел своим людям складывать все находки, которые хотя бы отдаленно напоминали пергамент или бумагу, что и было исполнено — без особого рвения, но тщательно, ибо шутить поручик не любил.

Присев на один из сундуков, Хрунов поставил подле себя фонарь, вынул из кармана полупустой портсигар и закурил. Удивительно, но, достигнув цели, он не испытывал ничего, кроме усталости, опустошения и острого желания поскорее выбраться из мрачного подземелья на вольный воздух. Слишком долго он ползал по пыльным каменным норам, слишком долго мечтал о сокровище, чтобы теперь, когда оно лежало у его ног, испытывать радость, не говоря уже о бурном восторге. Ну, сокровище и сокровище — золотишко, серебро, камешки... Думай теперь, как вытащить его отсюда и где схоронить — так, чтобы сам мог в любой момент до него добраться, но чтобы при этом в твои закрома не запустил лапу какой-нибудь умник...

Поручик устало курил, изредка поглядывая направо, где в глухом тупике коридора аккуратным штабелем были сложены дубовые бочонки, серые от известковой пыли. Курить, сидя в нескольких шагах от порохового склада, было довольно занятно — вернее, было бы, если бы Хрунов испытывал недостаток в острых ощущениях. Но поручик сотни раз бывал в ситуациях много более опасных, чем эта, и бочонки с порохом сейчас волновали его гораздо меньше, чем часы, тикавшие у него в кармане. Время бежит, приближая рассвет, а восходящее солнце, черт бы его побрал, не задобришь златом и не остановишь меткой пулей — хоть тресни, не остановишь. Оно все равно взойдет, и ты поневоле окажешься на ярком свету посреди ополчившегося на тебя, желающего твоей смерти города — один, с грудой бесполезного золота, малой толики которого хватило бы, чтобы скупить весь этот город целиком, и с горой пороха, достаточной для того, чтобы перестрелять все его население.

Усилием воли Хрунов подавил в себе желание снова посмотреть на часы. Время близилось к полуночи, и волноваться, по большому счету, пока было не о чем — щербатый Иван, Ерема и чертов немец, оказавшийся ко всему еще и иезуитом, должны были вот-вот вернуться, и не одни, а с княжной Вязмитиновой. Княжна была последним, что удерживало Хрунова в городе, и даже усталость и желание поскорее убраться отсюда не могли заставить его отказаться от мести. Увы, именно княжна была причиной снедавшего поручика беспокойства: если бы Ерема отправился похищать градоначальника, генерала какого-нибудь или вообще любого из городских толстосумов, Хрунов был бы спокоен. Но речь шла о княжне Вязмитиновой, а сия барышня во все времена умела преподнести сюрпризец, да такой, что волосы дыбом становились и опускались руки.

Открытый сундук с книгами снова привлек его внимание. План дальнейших действий был у поручика готов, и книгам в этом плане не отводилось ровным счетом никакого места. Учитывая размеры добычи, деньги, которые можно было выручить от продажи старинных фолиантов, выглядели каплей в море — каплей, которой можно было с легким сердцем пожертвовать. Не зная древнегреческого и с большим трудом разбирая церковнославянские каракули, поручик ни за что не взялся бы определить, где в этом сундуке искомая книга. Сократ... Что ж, очень может быть, где-то в недрах этого древнего гроба лежала рукопись, за которой уже много лет охотились две могущественные церкви.

Поручик усмехнулся и покачал головой. Безделье, вынужденное или нет, всегда служит первейшим источником глупых фантазий. Ну, какое ему дело до этих книг? Ему, бывшему гусарскому поручику, бывшему дворянину, бывшему и, увы, отвергнутому сыну святой православной церкви...

Он закрыл глаза и вдруг, словно наяву, увидел белые перила веранды, плетеное кресло подле накрытого белоснежной скатертью стола, услышал деловитое гудение пчел в кипени цветущих яблонь, ощутил благоухание майского сада, и его небритой щеки коснулось легкое дуновение ветерка, шевелившего страницы открытой книги, которая лежала, забытая, на столе. Дворянский недоросль Николенька Хрунов перевернул несколько страниц, отыскивая место, на котором давеча бросил читать, и рассеянно поднес ко рту запотевший стакан холодного молока... Резкий запах скверного табака ударил ему в ноздри, поручик встрепенулся, открыл глаза и увидел все ту же опостылевшую картину — пляску теней на стенах и низком сводчатом потолке, сундуки, ларцы, бочонки с порохом, коварный блеск золота на расстеленном плаще и звериные лица тех, кто пришел с ним в это подземелье.

«Черт с вами, — подумал он, отдаваясь на волю странного каприза. — Черт с вами, умники, книгочеи, толстосумы, князья, попы с попадьями и академики в орденах, — подавитесь! В конце концов, мне это ровным счетом ничего не стоит. В конце концов,: за это, быть может, на том свете с меня спишется парочка грехов — и то хлеб, черт бы меня побрал... Помнится, мой полоумный дядюшка, корчась в луже собственной крови, умолял меня не поджигать дом или хотя бы вынести сначала книги — они-де почти как живые и ни в чем передо мною не виноваты. И, что самое странное, я ему тогда почти поверил, только вот времени заниматься чепухой у меня не было. Тогда не было, а теперь вот есть... Чертов Ерема, что он так долго возится?»

— Эй, господа висельники, — обратился он к своим людям, которые, сидя в сторонке, допивали принесенное им вино, — надо поработать. Берите-ка этот сундук и несите... Черт, куда бы его? Ага, есть!

Он объяснил «господам висельникам», куда нести сундук с книгами, а потом, чтобы они ненароком не заблудились, взял фонарь и пошел впереди, указывая дорогу. Шагая подземными коридорами и слушая, как пыхтят позади изнемогающие под непомерной тяжестью висельники, он опять подумал о том, что книг как-то маловато. Ведь искали-то они, помнится, библиотеку Ивана Грозного, именуемую иногда казной, а вовсе не казну, для смеха именуемую библиотекой. Денег оказалось даже больше, чем можно было ожидать, а вот книг... Один несчастный сундук — это, что ли, и есть легендарная царская библиотека? Странно...

Он остановился на пороге низкого сводчатого каземата, в самой середине которого в неестественной позе лежало тело Алексея Берестова. Фрак убитого валялся в углу, жилет отсутствовал. Посмотрев на труп, Хрунов снова с неудовольствием вспомнил о невидимке, который проделал этот трюк с княжной Вязмитиновой, кровавым жилетом и полицмейстером. Проделка эта напоминала поручику какой-то условный знак, поданный вовсе не полицмейстеру, а... Кому? Быть может, княжне, а может быть, и ему, поручику Хрунову, лично — не расслабляйся, мол, дружок, я тут, рядом, а кто я — поди догадайся...

— Ставьте здесь, — сказал он, входя в каземат и поднимая повыше фонарь, чтобы «висельникам» была видна дорога.

Сундук с тяжелым стуком опустился на пыльный кирпичный пол. Одновременно с этим звуком раздался вздох облегчения, более напоминавший стон.

— Мертвяк, барин! — с суеверным испугом сказал один из носильщиков.