* * *

Нума снова изнывал от скуки. Забирался на мачту, оглядывал горизонт и находил там одно и то же: неподвижную водную пустыню, узкую полоску земли да корабль иноземных купцов, что время от времени проходил вдали. Из людей обычных никто не сумел бы заметить его и уж тем более разобрать, чем вражья команда на палубе занята. Но то обычные люди, а не ванара!

Чтобы лютую тоску прогнать, Нума уже по головам пересчитал всех чужаков трижды, рассмотрел толком все весла и свернутые паруса, придумал морякам прозвища смешные: Рыбий Потрох, Толстый Краб, Желтый Мангоед… И, главное, отыскал в своем мешочке, запрятанном в глубине трюма, искусно ограненную хрустальную зачарованную линзу – для шалостей.

Не было у купцов чужеземных ванары, а подходить они боялись, вот и глядели на «Сокол» издали, прикладывая к глазам длинные трубки со стеклянным блеском в середине. Надеялись, что уведет Садко корабль прочь, устанет охранять гнездо алконоста, и вот тогда-а-а… Нума же ловил солнечные зайчики игрушкой своей, копил их в хрустальной глубине линзы, ждал, пока засмотрится враг и бдительность потеряет, и, шепча заветные слова, выпускал сияющий луч в цель.

Кто бы ни глядел в трубу на «Соколика», никто не мог устоять перед оружием Нумы! Будь то купец, капитан или простой матрос, жалили солнечные всполохи прямо в глаз, заставляли бросать трубку и руками смешно размахивать, за лицо хвататься и плясать на палубе. Тогда Нума хлопал себя по коленям и заливался отрывистым смехом, раскачиваясь туда-сюда, но корабль чужеземный поворачивал прочь и нырял за горизонт, а ванара вновь начинал зевать и маяться от безделья.

Кабы был он капитаном, нипочем бы не остался возле алконоста. В путь, в путь зовет сердце, а остановки и проволочки, ну какой с них толк? Да только Садко не такой, как Нума.

Со скуки дюжину раз за день подумывал ванара, как бы из хвоста птичьего перо на память вырвать. Или над Руфом шутил, мол, что это мокрой псиной снова запахло? Ой-ой, не скалься, большой пес, не пугай маленького Нуму, а то от икоты с мачты сверзится!

* * *

Варауграуруф из рода Бродяг, родившийся на острове Никоверан, подданный Ангамана, великий воин и опытный мореход, всё время проводил за тренировками, лишь изредка отвлекаясь, чтобы поглядеть на волшебную птицу.

Подобных диковин он ранее не видел, хотя на островах южного архипелага, откуда псоглавец был родом, пернатых с причудливыми расцветками хватало. С чего вдруг решили встать на месте, охраняя странную рукасто-крылатую птицу, то Варауграуруфу было неведомо, да и не особо он интересовался.

Будь его воля – зажарили бы ее уже давно да плавание бы продолжили. Впереди ждали неведомые земли, куда стремился псоглавец, и жгучее желание исследовать и покорять заставило его однажды собрать команду да покинуть родной остров.

Закончились тогда крахом великие намерения. Корабль разбился об острые скалы на северной оконечности архипелага Граумор, попав во внезапный свирепый шторм, который, казалось, наслал сам Золотой Бык. Минуло уже с полдюжины фаз черной луны с тех пор, но Варауграуруф все еще ночами не спал, ворочался и горько щерился в темноту. На край света, кррррай, самый крррай пошли они тогда, и что же?

На зубы скалам попались, на корм созданиям морским отправились, и лишь Варауграуруф выжил. Невкусным оказался, не приняла его соленая пасть морская, на камни выплюнула. Зато Садко принял, нашел почти бездыханного, на палубу затащил. Речи чужие Варауграуруф не разумел, и кабы не оказалось в команде «Сокола» чародея-обаянника, так и общался бы со спасителями языком жестов. Но Витослав наречие никоверанское знал, а потому толмачил, когда нужно.

«Ты не лакай, не лакай быстро так!» – Садко лично отпаивал спасенного псоглавца солоноватой вкусной водой под навесом. «Кусаться не будешь?» – смеялся будто, зубы заговаривал, а переводивший речь капитана Витослав тем временем повязки менял быстро и сноровисто. От имени «Варауграуруф» сначала Садко нос отгрыз, а потом и животом закусил, не подавился: «Руфом» стал называть. Быстрым, коротким именем, будто щенком неразумным был Бродяга. Или стал им, потеряв соратников и корабль… потому и принял псоглавец новое имя безропотно.

Невелика плата за гордыню. Золотой Бык учит, что жизнь подобна солнцу меж двух рогов. Идет по кругу, склоняясь то к доброму правому рогу, то к злому левому. Руфу некому было винить в своих бедах, он потерял всё, расплатившись за высокомерное желание стать лучшим мореходом из никоверян. И теперь для него началась новая жизнь, далекая от всего, к чему он привык. Приходилось учиться смирению и унимать свою природу. Он покорился судьбе и принял новый путь, а куда склонится солнце меж двух золотых рогов, покажет время.

Место в команде Садко ему нашлось быстро. Воевода Полуд, оценив мощное телосложение псоглавца и приметив под короткой шерстью белые росчерки старых шрамов, мигом опознал в нем воина, а потому предложил Руфу стать морским ратником. Тот, конечно же, согласился, хотя прежде, в юности, попросил бы высадить его на одном из островов архипелага, чтобы затем вернуться домой. Но теперь возвращаться не хотелось. В юности он ходил под чужими парусами, а в тот злополучный раз поднял свои. Поднял – и погубил всех. Пускай семья думает, что море приняло воина к себе. Лучше так, чем объяснять, отчего сгинула вся его команда, а сам он вернулся…

Со временем Руф всё же научился разбирать речь русичей, хуже было с разговорами. Псоглавцу давались лишь те звуки, от которых его длинный язык не заплетался и глотку не першило. На «Соколе» нового ратника шутливо прозвали «немым», но Варауграуруф, ставший Руфом, не обижался. В конце концов, общаться можно с помощью жестов и разных оттенков рычания, вот ими он чаще всего и пользовался. Как сейчас – рыкнув на назойливого зубоскала Нуму.

Правя лезвие топора, Руф косился на Витослава, что стоял рядом, у левого борта, глядя вниз, на чудо-птицу. Обаянник частенько носил ей угощения и всё пытался разговорить, но пока безуспешно. Время от времени он посматривал на Руфа и восторженно тыкал в сторону птицы пальцем, мол, смотри какая красота, да? Руф только бурчал в ответ, но мнения своего не высказывал, потому как никто его не спрашивал.

Путь смирения учит скромности.

* * *

Витослав исподтишка поглядывал на псоглавца со вполне понятным опасением. Огромный человекоподобный хищник, снятый со скал возле одного из южных островов, мог позариться на чудесного алконоста, которого Садко, слава Белобогу, решил-таки оберегать. Руф казался невозмутимым, но обаянника провести сложно, потому как звериную натуру он чувствовал и понимал превосходно.

Чародей навещал левый борт часто, стоял подолгу, жадно наблюдал за дивоптицей, носил лакомства, заговаривал… но безуспешно. Возможно, он не мог найти нужный тон голоса, чтобы алконост ему ответила. Будучи опытным обаянником, Витослав знал, что со временем можно найти нужный звук или жест, подобрать ключ к разуму любого зверя или птицы, но вот с иномирными существами он еще дела не имел.

Слишком многого он не знал. Да и никто не знал, если подумать. Даже Деян Скорый не наблюдал алконоста на кладке, а потому, как поведет себя чужемирное создание, когда вылупятся птенцы, Витослав мог только гадать. Может, спокойно улетит… а может, убьет своих защитников.