– Кол пусть принесут поострее, – заботливо выговорил вали, – да поставьте его в тени, чтобы уважаемый Стив подольше был с нами!

Шёпот Пинты, жарко бьющий мне в ухо, срывался от ужаса.

– О великий вали, – произнёс я тихо, а Стива уже оттащили к стене и сноровисто раздевали. Его голый живот била крупная дрожь. – О великий вали. Я хочу предложить вам торговую сделку.

Янычар, умело взмахивая ятаганом, острил длинный кол. Кол гудел, когда железо коротко стукало в дерево. Слюна у меня во рту стала вязкой. Невозможно нормальному человеку оставаться безучастным, когда при нём готовятся предать кого-то мучительной смерти. Пусть даже этот кто-то – твой личный враг. Даже тем более – если он твой личный враг! Можно убить врага в честном бою. Но молчаливо соглашаться с мучительной казнью – это всё равно что самому в ней участвовать! Я не палач.

– Вы что-то хотите продать? – всё ещё улыбаясь, перевёл вали взгляд на меня.

– Нет. Купить.

– Что купить, уважаемый Том?

– Купить его жизнь. (Кивок в сторону помертвевшего Стива.)

– Да?! А какая цена?

– Предложенный вами, великий вали, сундук золота. Я отказываюсь от него.

Всё замерло на вершине стены, на каменной, нагретой солнцем, неширокой площадке. Сдвинул брови Хумим, застыли, изумлённо вскинув глаза, помощники и визири. Даже янычары недоверчиво поворотили носатые лица в сторону переведшего мои слова тарджумана.

– Это всерьёз? – перестав улыбаться, поинтересовался вали.

– Безусловно.

И опять длинная пауза.

– Легко! – вдруг каркнул Аббас, – легко отказываться от золота, которого пока ещё нет!

– Да, – задумчиво молвил паша, – у него ещё золота нет. Но у него есть близнец. Значит, его предложенье весомо. Хотя и безумно.

Он послал взмах ладонью своим янычарам.

– Отдайте его нашему гостю…

– Он мне не нужен, – быстро сказал я.

– То есть как?

– Этот человек мне не нужен, – царапая нёбо пошершавевшим языком, повторил я. – Пусть ему только сохранят жизнь.

– Не понимаю, – словно выискивая подвох, не мигая, смотрел на меня вали. – Он вас предал. Взял деньги за это. Хотел вашей смерти…

– А я его – не хочу. Я считаю, что убить человека можно только в бою. Убивать беззащитного – недопустимо. Тем более – мучить. И потом, о великий вали, смерть начинает посматривать на того, кто сам без нужды призывает её на других. А это ненужные взгляды. Поверьте.

– Да, не зря тебе помогает Аллах, милостивый, милосердный, – выговорил после тягостного молчания паша. – Что ж, пусть будет так. Отпустите его (кивок янычарам). Выведите за ворота!

Стиву распутали руки. Швырнули в лицо одежду.

– Так, сегодня веселья не будет, – поскучневшим взглядом Хумим проводил уходящего Стива. – На сегодня и с вами прощаюсь, уважаемый Том.

Вали встал, раздражённо толкнул метнувшегося поддержать его визиря.

– Позовите Ашотика! – бросил он, уходя.

Мы спустились по длинной верёвочной лестнице. Во рту моём была горечь. Хотелось лечь и уснуть.

Да, лечь и уснуть. Но не дали. Раскрасневшийся после цеплянья за перекладины Пинта очень тихо сказал:

– Мистер Том, я тут увидел…

– Что такое, малыш?

Сверху, с вершины стены, я смотрел вниз. И смотрел на колодец. Солнце уже отошло, но половина дна в колодце была всё ещё освещена. И там, на дне, я увидел рисунок. Как будто знакомый. Понимаете, выложен камешками более тёмными, чем все остальные. А вблизи – ничего ведь не видно. Посмотрим ещё как-нибудь, только сверху? ..

Наверное, верхнюю кромку колодца мы истёрли до блеска своими животами. Пинта, Пантелеус, Готлиб и я. Мы ощупали пальцами каждый дюйм древней каменной кладки. Перевешиваясь вниз головами внутрь колодца, мы до боли в глазах всматривались в недалёкое дно. Шкурой чувствовали присутствие тайны. Это необъяснимо. Подобное переживает, наверное, только охотник за кладами, когда в яме, копаемой им, к аромату влажной земли примешивается запах гниющего дерева, и из-под клюва заступа выскакивает не земляной, и не каменный, а металлический звук. Это может свести с ума.

– Что скажешь? – спросил я Готлиба на следующий день.

– Колодец древний, – задумчиво начал он рассуждать. (Пантелеус и Пинта сопели рядом, приклонив головы. Навострил свои уши и кот.) – Глубина – локтя три с половиной. Где-то пять или шесть – в поперечнике. И это скорее бочка, воду в которую наливают, а не колодец, где вода поднимается из земли. Кладка из камня, очень редкая, не на известковом растворе. Камни обточены и даже отшлифованы так, что между ними не вошла бы и самая тоненькая игла. Чтобы вода не уходила, между камнями – плёнка раствора, наверное, клея из рыбьей чешуи и яичного желтка. Так. Дно выложено одинаковыми квадратными камешками. Я дотягивался до них с ножом. Не то что выковырять, даже пошевелить не сумел. Очевидно, это длинные каменные столбики, поставленные вертикально. Если они в момент укладки смазывались таким вот раствором – то вода будет держаться хоть тысячу лет. Да вот она и держится. Хороший способ, ещё древние египтяне открыли. Так. Думаю, можно было изобразить с их помощью некий знак, следовало лишь нужные из них зашлифовать под другим углом, незаметным ни на взгляд, ни на ощупь. Да, тогда увидеть этот знак можно лишь сверху, и то на короткий час, когда солнце встаёт над колодцем и просвечивает его до самого дна.

– Молодец, Готлиб, – восхищённо вздохнул Пантелеус. – Совершенно нечего добавить.

– А ты, Пинта, – обратился я к мальчику, – откуда ты знаешь древние знаки? И вообще, кто ты такой?

– Всё просто, мистер Том. Не знаю, зачем и куда – мои родители плыли на корабле. Корабль шёл, наверное, в Индию. Турки напали и захватили корабль. Кто уцелел – тех продали на рынке. А меня, тогда совсем ещё маленького, определили в янычары, в “новое войско”. Я сумел не забыть свой язык и усвоить турецкий. Мне нравилось говорить об одном и том же по-разному. Ещё я дружил с маленьким янычаром, слова которого были совсем ни на что не похожи. Из любопытства я выучил и их. А не так давно встретил в порту компанию людей, разговор которых вдруг мне оказался понятен. Дальше – опять просто. Их главный выкупил меня у моего ясаула, так, что я сохранил и эсам – билет для получения жалованья, и одежду. Ну а остальное вы знаете.

– И ты не помнишь своей фамилии и то, кем были твои родители?

– Раньше помнил. Теперь уже нет. В этом и смысл турецкого “нового войска”.

– Ладно, это пока отложим. А знаки?