Вручив султану свои верительные грамоты, Игнатьев тотчас занял позицию посредника между Турцией, Сербией и Черногорией, и ходатая за угнетаемых болгар. На частной аудиенции, следовавшей за официальным приёмом, он обрисовал Абдул-Хамиду II с русской точки зрения положение Турции и высказал совершенную необходимость немедленного прекращения кровопролития. Несмотря на его объяснение и активную помощь американского посла в Турции Горация Мейнарда, упрекавшего Блистательную Порту за излишнюю жестокость при усмирении восставших христиан, Абдул-Хамид II повёл решительное наступление на измотанное в неравных битвах сербско-черногорское войско. Из донесений посланного в Белград полковника Зелёного Николай Павлович понял, что Сербия будет раздавлена прежде, чем русские войска смогут прийти ей на помощь. Чтобы спасти Сербию от полного уничтожения, Николай Павлович предложил разрешить славянский вопрос путём мирных соглашений, на что султан ответил, что мир он подпишет острием меча. Тогда Игнатьев вручил Порте ультиматум с требованием заключить немедленное перемирие сроком на четыре или шесть недель.

Для ответа давалось сорок восемь часов.

При этом указывалось, что в случае отклонения русских требований последует разрыв дипломатических отношений между Россией и Турцией. Одновременно Россия провела частичную мобилизацию двадцати дивизий.

Турки были ошеломлены. К тому же они знали, что вещи Игнатьева были тщательно уложены и перевезены на «Тамань». Нагруженный посольским имуществом пароход стоял напротив его летней резиденции в Буюк-Дере, свидетельствуя о решимости привезти угрозу в исполнение по истечении двух суток.

Напуганный Абдул-Хамид, политик хитрый, но трусливый, поспешил принять предъявленные ему требования.

Шестнадцатого ноября в Царском Селе у государя императора Александра II прошло экстренное совещание, на котором главнокомандующим русской армией назначен был великий князь Николай Николаевич (Старший). Правительство выделило сербам миллион рублей и военную помощь во главе с генерал-лейтенантом Никитиным для проведения мобилизации. Тщеславному, циничному, сребролюбивому до потери сознания князю Милану какой-то там Никитин со своей комиссией и на дух был не нужен, но ему нужен был его миллион. Сербские интенданты тоже не зевали и делали всё возможное, чтобы набить свои карманы. Они втридорога закупали сено в Венгрии, хотя сербским крестьянам своего некуда было девать, и обнаглели до того, что заказали в Будапеште восемь тысяч резиновых калош, якобы для лучшего продвижения солдат по грязи при весенней распутице. Они бы ещё и симфонический оркестр заказали, и кордебалет выписали из венской королевской оперы, дабы поднять боевой дух рекрутов, и сделали бы это непременно, да вот препона: миллион иссяк, водой ушёл в песок и загасил огонь их беспримерного патриотического рвения.

Для разрешения славянского вопроса Англия предложила созвать конференцию в Константинополе, но Игнатьев сомневался в успехе.

— Место выбрано неверно, — сказал он графу Зичи, прибегнув к мудрости китайцев: «В ночном горшке кашу не варят».

Вернувшийся из Болгарии князь Церетелев долго не мог прийти в себя от пережитого им потрясения.

— В ночном кошмаре не увидишь то, чему я был свидетель. Ужасные сцены происходили в Родопских горах, в местечке Батак. Там перебили пять тысяч человек. Введя войска, османы начали резню. Вид крови возбуждал их до безумия. Поскольку всех перевешать нельзя, то одних христиан погребали, а других сжигали; но погребали и сжигали непременно заживо, что, вероятно, доставляло палачам неслыханное удовольствие. Болгар загоняли в сараи, подпирали двери и подпускали огонь.

А корреспондент американский газеты Мак Гахан сообщил, что озверевшие башибузуки вырывали младенцев из рук матерей, расчленяли их и набивали рты несчастных женщин кусками окровавленного мяса. Они распарывали животы беременным, чтобы решить внезапный спор: какого пола плод?

Судя по отчёту международной комиссии, крови, пролитой болгарами, и пережитых ими ужасов хватило бы на сотню войн локального масштаба. После его публикации, вызвавшей в России целый взрыв эмоций и желания накостылять османам, была предпринята ещё одна попытка решить балканский вопрос, не расчехляя оружия. Для этого в Константинополе, в здании турецкого адмиралтейства, 11декабря 1876 года, на экстренную конференцию собрались представители шести европейских держав.

Николай Павлович председательствовал на ней совместно с Савфетом-пашой, министром иностранных дел Турции. Это был добрейший турок, милый, смирный, работящий, склонный к полноте, что вполне естественно при его любви к шербету, французским пирожным и шоколадным конфетам, рассованным по всем его карманам. Самым активным помощником Игнатьева на этой конференции был маркиз Солсбери, о котором стали говорить, что он затмил Игнатьева в своей любви к болгарам. Представители держав сошлись на игнатьевском проекте автономии для Боснии, Герцеговины и Болгарии, однако последняя, в угоду Австро-Венгрии, была поделена на карте в меридиальном направлении — на восточную и западную. И, если по выражению Шекспира «весь мир театр», то можно было ожидать, что конференция, воспринимаемая многими, как шутовское представление, будет, в конце концов, освистана с галёрки; но свистеть было некому, так как вместо обидного свиста раздались… пушечные выстрелы.

В день, когда конференция готовилась официально объявить своё решение, Абдул-Хамид II, с благословения английского парламента и сэра Генри Эллиота, срочно возвращённого в Константинополь, дабы «держать руку на пульсе», проделал ошеломительный манёвр: под гром пушечного салюта министр иностранных дел Турции Савфет-паша зачитал высочайший акт, согласно которому османская империя становилась конституционной. И по мере того, как оглушительно палили пушки, зал заседаний превращался в прозекторскую, где на глазах посланников шести европейских держав — Англии, Франции, Германии, Австро-Венгрии, России и Италии — турки потрошили едва остывший труп злосчастной конференции.

Зачитав акт, Савфет-паша скромно потупил глаза и объявил труды послов напрасными.

— Конституция уже дарует своим подданным все необходимые реформы.

— Нет-нет! — возразил Николай Павлович, неожиданно подумав, что загадочная смерть Абдул-Азиса это легендарный ящик Пандоры, из которого, как упыри, стали вылетать напасти. — Я требую, причём, категорически! утвердить отдельным актом наше общее решение. — Сдаваться он не собирался. Тем более, что схватка только началась.

Австро-венгерский посол Франц Зичи вручил Мидхату-паше ноту графа Андраши, заведомо обидную для Порты: текст ультиматума был составлен таким образом, что почти каждый его пункт требовал от турецкой конституционной монархии отказа от прежнего, ничем не ограниченного, суверенитета и, следовательно, был невыполним. Требуя присоединения к Австро-Венгрии Боснии и Герцеговины, и тем самым расчленяя Турцию, Вена стояла на своём, словно несносная кокетка, уверенная в том, что нет мужчины, способного устоять перед её чарами. И никто не смог бы доказать в этот момент, что её простодушие постыдно, а непроходимая глупость ужасна, ибо они вели к войне России с Турцией.