проявления гордости и потом смотрите, бывают ли они у вас. Если хоть немногие и иногда проявляются, значит, гордость есть и надо ее искоренять. Вы писали, что когда-то желали оскорблений и унижений. Это было прямое свидетельство смирения. А тут сказали вам: «Вы горда», — вы оскорбляться, поперечить и отворачиваться от сказавшего. Такие действия не знак ли, что смирения нет: было, да испарилось, по крайней мере, на этот случай. Кто желает оскорблений, тому, сколько их ни делай, все мало. Так и смиренный думает, что ему все мало унижений. Вы говорите: «Сказал бы, в чем гордость». Да ведь она бывает очень тонкая, так что чуется, что она есть, а определительно схватить ее мудрено. Извольте сами добраться, в чем ваша гордость. Сказавшему же вам об этом будьте благодарны, что наводит вас на самопознание. Я в прошлый раз писал вам: «Приступайте к молитве, как осужденная и погибающая». А вы в протест. У вас часто прорывается протест. Придется сказать, что вы в духе протестантка.

Скажете, что и я на вас, как и духовник. Я ни на вас, ни за вас; а только навожу вас на то, чтоб присмотрелись хорошенько к себе. Опять повторю: беды нет от того, если вам приписывается то, чего нет. А если присмотритесь и найдете, — будет благо. Сие ведайте, что все промыслительные относительно каждого лица действия к тому преимущественно направляются, чтобы в порошок стереть наше «я». То же, конечно, имеется в виду и в отношении к вам. И благодарите Господа, что Он, на первых же порах вашего Ему себя посвящения, такой спасительный задал вам урок. Извольте же его обсудить, как следует, и заучить.

37. О внимании себе. Бог судит о человеке, как он есть внутри, в сердце

Поминаете об одной монахине, которая очень ревностна и к службам церковным, и к послушаниям монастырским. И дела у ней горят в руках; а она все твердит, что нерадива и ленива. «Приторно это мне показалось, — говорите. — Очевидно, тут нет искренности в словах, и слушать их неприятно». Подождите, и сами то же заговорите, когда соберетесь в себя и станете внимать себе. Вы теперь пока еще внешняя; внешнее только видите и о всем по внешнему судите. А потом все встречаемое обернется к вам другой стороной, и обо всем станете вы судить иначе, — и о себе самой также. Та монахиня ретивая, очевидно, себе внимает; внимая же себе, видит всякое, возникающее из сердца, неправое движение. Хоть она тотчас же прогоняет их, но не может считать их совсем чужими, когда они в ней происходят, а посчитав своими, и судить о себе должна по качеству их. Пусть пришло желание поесть что полакомее и побольше. Хоть она этого не сделает, но все же может искренно считать себя и лакомкой, и утробой ненасытною. Пусть пришло желание одеться почище и поновей; она может искренно считать себя щеголихой и пустой мирянкой, хоть и не приобретет себе нарядного платья. Так и во всем, так и относительно нерадения и лености.

Верно, по временам, приходят ей позывы дать себе льготу или в церкви, или дома. Как такой позыв исходит из сердца, то значит, что леность не совсем еще там испарилась, или дух бодренный не всегда выдерживает она в церкви непрерывно, и он пресекается то рассеянием, то послаблением. Такое пресечение как назвать, как не нерадением? Так вот когда придет ей на память целый ряд таких случаев, совесть и заставляет ее сознаться в нерадении и лености. И стало быть, когда она называет себя такой, то тут никакой нет неискренности. Припомните сказание об одном старце, великом наставнике многих, как он, сидя в келлии, бранил себя и объедалой, и соней, и праздношатайкой, и разными недобрыми называл себя именами. Слушал это ученик его и изумлялся, потому что ничего такого за старцем его не водилось. Но он искренно мог таким почитать себя по помыслам, или по воспоминанию прошедшего. Я знаю одного человека, который называет себя сребролюбивым и скупым, хотя не бережет денег. Когда спросят его, почему он так о себе говорит, он отвечает: «Люблю иметь деньги и, когда просит кто, всегда жаль бывает дать; даешь, правда, но всегда через жаль».

Так вот как бывает во внутренней жизни. Придет время, и сами так о себе будете говорить. Бог судит о человеке, как он есть внутри, в сердце, а не как вовне. Так и внимающие себе и Бога боящиеся о себе судят.

38. О ревности по правде, не от Бога бывающей. О хранении мира душевного

«Пришла, — говорите, — одна монахиня словоохотливая. Разговорились, и все по ниточке перебрали бывающее в монастыре. Слушалось спокойно и как будто всласть. Но когда я осталась одна и стала все припоминать, поднялось смущение, все росло и росло, и наконец обратилось в бурю. Я свалилась будто в лихорадке; потом заперлась и не выходила, пока не успокоилась».

И слава Богу, что успокоились. Теперь сядьте и рассудите, что это такое было? Растревожилось чувство правды, поднялась ревность по правде, и ну бушевать. Кажется, все это в порядке, как вы и думаете. А оно не в порядке.

Оставляю в стороне предметы, произведшие смущение; беру самое смущение и говорю, что это враг над вами насмеялся. Вы не верите в его вмешательство в наши дела, — вот вам и награда от него за это; а Господь попустил это вам, чтоб опытом научить вас истине сей. Давно-давно я встречал книжку о внутреннем мире. Там, помнится, все сводится к следующему положению: умиротворившись, блюди мир сердца, отражая без жалости все, покушающееся нарушить его, все, как бы красно оно ни казалось. Припомнил я это и прописываю вам. Уж как ведь красно казалось происходившее в вас! Вы — Илия, ревнитель огненный, с мечом в руке выступали на защиту законов правды. А смотрите, какой плод! Как лихорадка оттрепала! Такое смущение не могло иметь хорошего источника. Бог наш есть Бог мира, и все Божие мир приносит. И ревность по правде, когда она от Бога, бывает мирна, кротка, ко всем сострадательна, даже и к тем, кои нарушают правду. Посему уразумеете, что разжигавшая вас лютость ретивая не от Бога. Враг подсел к сердцу вашему и распалил его так неестественно, что вы свалились. Это первое.

Второе, что следует вам взять в ум, вот