— А я почем знаю? — уныло сказал Бим. — Спроси своего дядьку с радио. Повесь Хореса, взорви Хореса, прокляни Хореса, делай с Хоресом, что хочешь, но только заткнись, и давай поскорее уберемся отсюда. Мне мнится, что край неба на востоке посветлел, и скоро звонким криком шантеклер восславит первый луч сияющего Феба. Если Хорес поймает нас тут, он прикажет привязать нас к столбу, и арап оскальпирует нас ножом для обрезания. Клянусь небесами, Бом, я трепещу за тебя. Неосторожный, опрометчивый, тщеславный человек, в какую гибельную бездну ты вверг себя, а заодно и меня, доверчивого товарища твоих радостей и печалей? Что, если за тем вязом укрывается Хорес с отрядом скаутов и их маленьких помошниц, которые с восторгом забьют нас насмерть своими крепкими дорожными палками? Ты разглагольствуешь про Англию, Бом, но ты ее не знаешь! Разве ты не читал в «Известиях» о свежих английских зверствах? Смоемся, Бом, а? Ну идем же!

— Ты преувеличиваешь, Бим. Сколь ни прискорбной может показаться моя мягкость, но я не верю, будто буржуи и правда такие кровожадные, какими их описывают «Известия». (Только ни в коем случае не повторяй этого даже в уединении своей камеры!) Ей-богу, я уже начинаю питать к Хоресу что-то вроде нежности! Вот сейчас мне было его жаль. Он и его дружки уже устроили черт те какой хаос, а скоро, гляди, заварят кашу и похуже. Да, кстати, странно, как Хорес все время провоцирует меня на аллегории бесстыжего воровства. Сейчас, например, он представился мне плюгавым наглым Геркулесиком, который украл дюжину коней-людоедов царя Диомеда. Уздечки перепутались, кони беспокоятся, рвутся и все чаще зловеще скалят багряные зубы. Как Хорес ни пыжится, как ни бахвалится, на самом деле он трясется от страха. Перетрусил хуже маменькина сынка в разведке. Что угодно заплатил бы, лишь бы настали тихие времена. Безопасность прежде всего! Но самый безопасный путь домой бывает самым окольным. Хорес обабился, Бим. Прошли те дни, когда он палил бороды. Люди неминуемо его раскусят, и ему все труднее будет проделывать свои фокусы под лозунгом: «Ихавод. Слава тебе, Господи!» Восстанет ли Проулок Старья в ответ на мольбы покойного Уильяма Блейка или же назло ему, и воздвигнет ли Новый Иерусалим на этом коровьем пастбище, предсказывать не берусь. Так или иначе, время Хореса истекло. К несчастью, он прибрал к рукам все государственные институты, и, возможно, низвергнуть его удастся, когда уже будет поздно. В любом случае положение этого драгоценного камешка в оправе из дождей очень и очень серьезно. Даже не спросив их мнения, Хорес принудил его обитателей вложить все их деньги до последнего пенса в собственную его ставку на международном дерби. Но Хорес вышел в тираж. Хорес теперь — последний аутсайдер, сломанный тростник. Но я боюсь этого смазочного Самсона. Вдруг он обрушит всю лавочку? Разлагающийся микромир этих трех приходов — весьма зловещее предзнаменование. Ты меня понимаешь, Бим?

— Извини, Бом, я не слышал, что ты там бормотал. Ой, Бом, уже светает, и вон там у изгороди я вроде бы заметил какое-то подозрительное движение. Никак маленькие помощницы скаутов с ножами и с шарфами душителей в руках! Идем же, Бом! Чего ты ждешь?

Против обыкновения Бим оказался прав: свет явно ринулся на решительный штурм темноты. Поднявшийся юго-западный ветер хлестал домишки, с печальным воем завихряясь вокруг них. Поднялись с юго-запада и тучи, глашатаи очередного затяжного дождя. Бедный Аскот!

Вне себя от страха Бим рывком поднял Бома с травы и потащил за собой к поджидавшему их аэроплану. В мгновение ока он забрался в кабину и скорчился там в три погибели. Но Бом, уже поставив ногу на лесенку, оглянулся на свинцовобурые луга, на скученное селение, безмолвное и тоскливое под хмурым рассветным небом. Он взмахнул рукой:

— Прощай, — произнес он громко. — Прощай на долгую разлуку…