Третий срыв сделки доконал, кажется, даже неунывающего Володю. Решено было до осени ничего не предпринимать, а только ждать — и обязательно людей со свободной наличностью, готовых покупать сразу. Он был прав, Володя. За полгода беготни не заработал он почти ничего, и ни одна цепочка более чем из трех покупателей не выдержала натяжения столичного рынка недвижимости. Все распались.

Сергей занял денег и повез семью на море. Катя готова была сидеть дома и рефлексировать, выращивая и оберегая чувство вины перед Дарькой, перед мамой, перед мужем, но он поставил ее перед фактом, так что осталось сорок восемь часов на сборы и ни минутки на досужие рассуждения. Она пыталась возражать, рвалась остаться в городе, потому что за хозяином некому ухаживать, но Сергей молча погрузил его в переноску, одолженную у приятеля, и привез теще. А Кате сказал, что обещал ребенку море в этом году и ребенок получит море.

Это было уже в августе, за «сезон» пришлось переплатить вдвое, но Сергей справедливо рассудил, что, во-первых, ребенку не жалко, а во-вторых, Катины настроения ему сильно не нравились — она стала нервная, резкая, и глаза вечно на мокром месте — вылитая теща, — а на это он уж точно не подписывался!

Дарька пришла от моря в восторг. Выманить ее из воды была та еще задачка. Она стала черная от солнца, вытянулась и разом выросла из всех туфель и сандалий. Белая выгоревшая косичка стала казаться ей не по возрасту. Дарька больше не чихала и не температурила, но от этого Катя только сильнее чувствовала вину — вот они вернутся, и что будет? Все болячки начнутся заново, вот что будет.

Катя все не могла решить, как ей поступить. Рассказать маме? Мама переполошится и кинется спасать Дарьку. И это даст ей такой большой запас внутренней правоты, что под ним будет в считаные месяцы, а может, даже недели, похоронена Катина личная жизнь. Катя представляла, как они живут втроем — теща, Катя и Дарька, и чувствовала легкое удушье, как будто уже лишилась голоса, права на собственное мнение и возможности решать за себя. Она, теща, припомнит Кате этот одинокий год под угрозой разъезда, да что там припомнит — будет поминать до тех пор, пока не выжмет Катю всю до капельки и не останется одна пустая кожура… Сказать Сергею? Он убьет этого кота. То есть буквально. Физически убьет. Марья Марковна за это немедленно выставит их на улицу, и в итоге они все равно окажутся у тещи… На колу мочало, начинай сначала.

Проходили дни, все меньше оставалось времени до возвращения. Это, в сущности, так мало — три недели! Дарька и Сергей искренне радовались лету и отдыху, а Катя не находила в себе сил поддержать их веселье. Чем ближе к отъезду, тем вернее она утверждалась в мысли, что браком придется пожертвовать. Если только не чудо… И она мечтала о чуде.

Вот было бы здорово, чтобы хозяин как-нибудь сам собой исчез… Сбежал бы от тещи, что ли, и не нашелся, или как-нибудь потихонечку умер, пока они ездят, — он же старенький, хозяин, не вечно ему жить… От этих мыслей она была сама себе противна, но ничего не могла с собой поделать. Она стала всерьез верить, что ничего не получится, пока хозяин рядом, и, складывая просоленные, еще немного влажные после купания полотенца в чемодан, который этим летом все-таки дождался своего часа, все просила мысленно: «Отпусти нас! Пожалуйста, отпусти!».

Должно быть, задумавшись, она произнесла это вслух, а может, Сергей каким-то другим способом услышал ее мысли, потому что спросил встревоженно, оторвавшись от билетов и документов:

— Кать, ты чего?

— Так… Считаю, всё ли взяли, — отмахнулась Катя и покраснела.

В поезде стояла невыносимая духота. Пассажиры обмахивались кроссвордами, припасенными в дорогу, и пили минералку. Струйки пота стекали по вискам, по шее, струились между лопаток. Густой запах повис в вагоне и не выветрился даже к ночи, хоть все окна были открыты. Поезд полз вдоль берега на малом ходу по единственной колее, и лишь когда свернул в горы, дышать стало немножечко легче. Катю укачало. Ей снился странный, неприятный сон. Хозяин лежал на полу, а она со всей силы давила на него ногой — и чувствовала не мягкое податливое тело, но твердость металла. Под давлением хозяин раздувался, рос, точно его накачивали автомобильным насосом, и вот уже надменная равнодушная морда застила дверной проем, не помещаясь, и вот уже туловище занимало весь коридор, притиснув Катю к стенке под вешалкой…

Катя заворочалась и проснулась. Стояли на какой-то маленькой станции. За окном разгорался алый рассвет, полыхал между ангарами и сараями, поверх груженного углем товарняка на дальних путях. Под окнами сновали бойкие бабушки с фруктами и пирожками, цыганки волокли клетчатые сумки, курили сонные проводницы, кутаясь в тужурки. Разметавшись на нижней полке, спала Дарька. Матрас из-под нее уехал и углом свисал до пола. Сергея на месте не было. Катя спрыгнула вниз и поправила дочке постель. Дарька заворочалась, забормотала что-то, но не проснулась. Смешная… На фоне сероватых вагонных простынок она казалась почти черной. Поезд тронулся. Привокзальные постройки медленно отъехали назад, и за окном потянулась воспаленная линия горизонта. Это было красиво, но немного зловеще. Катя отвернулась. Вернулся Сергей, принеся с собой удушливый запах табака. На боковушках напротив синхронно проснулись и защебетали две молоденькие девушки, которые ехали от самого Адлера, дама с нижней полки перевернулась на спину и ответила им громоподобным всхрапом. Дурной сон потихонечку отпускал, остался лишь легкий холодок по плечам. Катя тихонько зашуршала пакетиками и пошла разводить кофе себе и мужу.

— Сон дурацкий видел, — пожаловался Сергей, когда она вернулась. — Будто бы я раздавил хозяина, представляешь?

— Как это — раздавил? — насторожилась Катя.

— Да обыкновенно. Ногой.

Ей сделалось не по себе. Она не стала говорить, что во сне сама безуспешно давила хозяина. Но что-нибудь эти сны, такие одинаковые, должны были значить? «Может быть, с хозяином случилось что-нибудь… плохое?» — мелькнула робкая надежда. И Катя потихонечку сплюнула через левое плечо.

А вечером, почти ночью, когда они вошли в квартиру, усталые с дороги, их встретили на пороге теща и хозяин.

— Тимоше у меня плохо было, и мы решили здесь пожить, — сообщила теща вместо приветствия. И продолжила с укоризной: — Правду Машенька Марковна говорила, совсем вы его не кормите! Зато сейчас вон какой стал красавец!

У ног тещи терся довольный хозяин. Он стал огромный, вальяжный и, казалось, помолодел на несколько лет. Шерсть его лоснилась и блестела в свете коридорной лампы.

Хозяин сыто зевнул и в упор посмотрел на пришельцев.

Три недели теща и хозяин прожили душа в душу. Первые дни притирались, конечно. Тещу, хоть мысленно она уже распрощалась со своей квартирой, старый вонючий кот в доме раздражал. Так сильно, что, с трудом заманив его обратно в переноску, она повезла его обратно в твердом намерении там бросить — и будь что будет. Это была Катина забота, не ее — вот пусть и отвечает потом. Но, приехав, решила задержаться — все в этом доме было нелепо и не так, никакого порядка! Не по росту стояли тарелки в сушилке, в шкафу белое белье лежало вперемешку с черным, топорщился плед на Дарькиной кушетке, а что за плитой делалось, если отодвинуть?! А под ванной?! Уму непостижимо! Вот и осталась наводить чистоту, пусть ИМ стыдно будет!