— Сама ты курица! Это же утка. Деликатес.

Катя подала Дарьке утиную ножку, и Дарька, взяв ее в обе руки, недоверчиво лизнула и тут же отложила.

— Фу! Гадость!

— Ну и сиди голодная. Нам с мамой больше достанется. — Сергей попытался откусить от утки и прожевать, но, признаться, слегка на этом действии забуксовал. — Вещь, Кать! Это не мясо, это тренажер для укрепления зубных мышц.

Но Катя не засмеялась. Катя не поднимала на мужа глаз и суетливо совала Дарьке сразу дыню, ветчину, яблоко и кусок торта с розочкой. Сергей боролся с уткой как мог, но удалось только слегка обгрызть ее по краям. Потом он сдался и принялся за дыню и ветчину. Катя разлила по бокалам вино, а Дарьке ананасовый сок.

— За мир во всем мире и в нашей отдельно взятой семье! — объявил Сергей. — И за мамочку — лучшего повара в столице и окрестностях!

— Не смешно, — тихо сказала Катя, отпивая глоток вина. Вино было терпкое, насыщенное и совершенно несладкое, она давно не пила такого.

— Да брось! Подумаешь, утка. Зато какой ты варишь гороховый суп! Правда, Дарь?

— Угу. — Дарька вгрызлась в кусок дыни, что называется, по самые уши, и ей было не до того.

Ужин тянулся, кажется, целую вечность. Катя едва прикоснулась к еде, аппетита никакого не было. Ждала, когда наестся и уйдет Дарька, немного отдохнет и отогреется Сергей. Потом помыла посуду, сварила кофе в турке. Сергей переоделся и на кофе пришел в спортивных штанах с вытянутыми коленками, в заляпанной краской футболке.

— Так что за повод, Кать? — снова спросил он.

Катя протянула руку на холодильник, куда положила аккуратно переписанное заявление на развод, и подала листок Сергею.

— Вот, Сереж. Читай. Прости меня.

Сергей стал читать. Потом замолчал надолго.

— Это шутка, Кать? Неудачная. Знаешь?

— Это не шутка, — сказала Катя неожиданно спокойно. И опять прибавила: — Прости меня.

— Тогда объяснись, — Сергей тоже говорил спокойно.

И Катя очень подробно и обстоятельно объяснила: про Дарьку и аллергию, про тещу и Сергея, про кота и Марью Марковну, про жертву, которую она, Катя, должна всем принести, потому что она, Катя, эгоистка, а так нельзя. Быть эгоисткой — это не по-человечески. Рассказ вышел на удивление логичный. Катя и Дарька должны вернуться к теще. Разъезда не будет. А Сергею с тещей все равно не жизнь.

— Ты, Кать, никакая не эгоистка. Ты дура, — резюмировал Сергей. — А тебе не приходило в голову что-нибудь попроще? К примеру, снять другую квартиру? Просто другую, Кать! За деньги? Без котов?

Он отодвинул нетронутый кофе и встал из-за стола, а растерянная Катя стояла у окна и смотрела, как он неторопливо идет прочь и скрывается в коридоре.

Сергей вышел на балкон, покурил. Отыскал в углу старую спортивную сумку и покурил опять. Подхватил ее, пошел в комнату, стал аккуратно складывать вещи. С усмешкой отметил про себя, как немного нажил за время семейной жизни. Уложил два рабочих костюма, купленных в разные годы по распродажам, четыре рубашки — парадную белую, будничную черную и две в полоску, шерстяную жилетку, свитер, несколько футболок. В боковой карман засунул, обернув в пакетик, туфли и кроссовки. До дефолта у него был тряпок полный шкаф, да. И денег особенно не считал. И за границу отдыхать ездил. И по клубам сидел. Все было. Но он бы не хотел вернуть то время. С Катей ему было спокойно . И еще Дарька… Он застегнул на обе молнии сумку, вещей в которой так и не набралось доверху, вынес в коридор и, шуганув хозяина, поставил ее около когтедралки. Вернулся в комнату, переоделся в джинсы и водолазку. В ванной собрал зубную щетку, бритву, пену в целлофан и сунул в другой боковой карман. Вроде всё. Хотя стоп. Зарядник от телефона… Сходил за зарядником. Аккуратно смотал провод. Тоже в сумку. Надел пальто, обхлопал себя по карманам, проверяя деньги и документы. В коридор выскочила Дарька.

— Пап, ты куда?

— На кудыкину гору воровать помидоры, куда же еще? — через силу улыбнулся Сергей.

— Мам, а можно еще тортик? — Дарька прошмыгнула мимо и теперь подпрыгивала вокруг Кати. — А дыню?

— Да, бери. — Катя отодвинула Дарьку и вышла в коридор.

— Сереж, ты куда?

— Твое решение, Кать. Пусть все будет, как ты хочешь. А заявление… Я всё подпишу, ты не волнуйся.

Он вышел и аккуратно запер за собой оба замка. Даже не хлопнул.

Катя сползла по косяку и сидела на корточках в коридоре, разглядывая запертую входную дверь. Из кухни послышались надсадные булькающие звуки — хозяина тошнило под столом. Он перхал и задыхался, выталкивая обратно сырое утиное крыло.

Сергей вышел из подъезда и понял, что забыл зонт. «Возвращаться — плохая примета», — усмехнулся он мысленно, поднял воротник пальто, поудобнее пристроил сумку и шагнул под дождь. Березы, клены, сирень, тополя — все вокруг облетало, замирало до следующего года, листья, подгнившие и раскисшие, лежали под ногами. Сергей не любил осень. Унылое, темное время. Катю он не винил. Она всегда была слабая, хоть и старалась не подавать вида. За эту, может быть, слабость, внутреннюю беспомощность и неумение сопротивляться обстоятельствам он так привязался к ней. В конце концов, он тоже был виноват. Самым глупым человеческим изобретением Сергей считал экономическую теорию. Всё и всегда упиралось в деньги, как историк он мог утверждать это с полной ответственностью. Все войны, все революции и прочие неприятности, по мелочи, шли от товарно-денежных отношений. Это потом поэты и фанатики придумывали красивые объяснения, вроде как с Троянской войной, якобы произошедшей из-за Елены. Как же, держите карман. Нарядные торговые кораблики застревали у берегов Трои и ждали у моря погоды, а погода чаще всего была скверная, не баловала. Беда с этими подводными течениями, с розой ветров и широтой места, от которой зависит климат. Так стояли они день, другой, неделю, месяц, троянцы аккуратно получали за постой и в конце концов так зарвались, что… Но столь грубые материи для поэзии не годились, конечно. Появись, прекрасная Елена!.. Вот и у них с Катей всё упиралось в экономику. Ничего личного. Профессия не предполагала денег. Никогда. И не то что больших, а даже элементарно достаточных. Он отдавал себе отчет, когда шел работать в школу. Он мог бы уйти, когда появилась семья. Заняться опять бизнесом или переучиться на какого-нибудь банковского клерка в крахмальной рубашке. Мог? Мог! Но не сделал этого. И это был его выбор. Что же было жаловаться теперь? Тут уж либо работа любимая, либо заработок приличный. Торговля, бухгалтерия… На производство пошел бы, будь дело лет двадцать назад, да только где оно теперь, производство? И как историка, и как обывателя Сергея пугало, что вокруг продают и перепродают, но никто ничего не производит. Это был тупиковый вариант, ему ли не знать… И кое-кого кризис производства привел, между прочим, прямиком в Третий рейх. Только кто у нас на чужих ошибках учиться станет? Менталитет не тот… В сущности, и нынешняя его работа была таким же бесполезным делом, как купля-продажа. История ничему никого не учила. А ведь могла! А, к черту… Сергей дошел до ближайшего ларька и купил пару банок темного пива. Зашел под крышу на ближайшей автобусной остановке, открыл банку и стал пить большими глотками. Две бабульки, сидевшие в уголке на скамейке, тревожно перешептывались, разглядывали подозрительную спортивную сумку и вынесли в итоге нехитрый вердикт: