Льюис провел свой последний вечер дома во дворе, в то время как Джилберт и Элис устроились в ярко освещенной гостиной. Он остался на улице, где в большей степени чувствовал себя дома.

Он говорил себе, что наступит завтрашний день, что он уедет, что потом, когда он будет оглядываться на свое прошлое, последние события станут просто одним из эпизодов его жизни, как Джини или школа, — просто эпизод, а не ВСЕ, каким это кажется ему теперь.

Все не может быть так плохо всегда. Все не будет всегда таким безысходным, как смерть. Лицо по-прежнему болело, но он говорил себе, что уже идет на поправку и, как и все остальное, боль и раны быстро забываются. Это не было избавлением от грехов, в котором он так нуждался. Он думал, что для него такое невозможно.

В воображении возникал образ Кит, он представлял всю ее жизнь с самого детства — то, что происходило у него на глазах, — и Кит виделась ему очаровательной, светлой и сильной, и он мечтал сохранить этот образ в памяти навсегда. Он не хотел забывать ее. Свою мать он уже забыл; по крайне мере, теперь он не мог мысленно восстановить ее образ.

Когда стало темно, он пошел через лес за дом Кармайклов, чтобы забрать свой чемодан, но на сам дом он уже не смотрел. Вернувшись домой, он упаковал свои вещи и убедился, что готов к отъезду. Он оглядел все знакомые с детства предметы в его маленькой белой спальне: книжки на полках, комод с выдвижными ящиками, трещина на потолке. Теперь это было нежилое место.

Он сел на кровать и опустил голову на руки. Сознание больше не свирепствовало, не сопротивлялось и не рвалось причинить боль, но он был печален, он скучал по Кит, он считал, что проиграл. Теперь он ощутил, как болезненно такое одиночество. Он с удивлением обнаружил, что это очень больно, а раньше ему казалось, что он уже давно сломлен.

Ночь была длинной. Он не спал, а едва дождавшись рассвета, спустился по лестнице, намереваясь уйти.

Когда он открывал парадную дверь, в холле внезапно зажегся свет. Джилберт направлялся в столовую. Это выглядело как случайная встреча где-нибудь в офисе или клубе; он задержался и пожал Льюису руку, стараясь не смотреть на него.

— Желаю удачи, — сказал он, затем взял со столика в холле газету и пошел в столовую.

Льюис вышел из дома и направился к дороге. За его спиной хлопнула дверь.

— Льюис!

К нему босиком по гравию, в ночной рубашке бежала Элис. Волосы ее были распущены. Она остановилась перед ним и бросила через плечо быстрый взгляд на дом, словно нашкодившая школьница. Она запыхалась и не знала, как произнести то, что должна была ему сказать. Они смотрели друг на друга, и ее лицо, как и всегда, открыло ему все ее надежды и чаяния. Он почувствовал к ней что-то похожее на любовь.

— Если будешь писать, — сказала она, — то пиши на адрес квартиры. Мы покидаем этот дом.

— Я не буду писать.

— Ладно. До свидания.

Она потянулась к нему и осторожно поцеловала его в щеку, а он на мгновение приобнял ее.

— Все в порядке? — с беспокойством спросил он.

Она кивнула. «Возможно, это и правда», — подумал он. Она повернулась и пошла к дому, а он, не задерживаясь и не глядя ей вслед, двинулся дальше и вышел на дорогу.

Кит надела свое голубое платье, которое раньше было ей велико, — она никак не могла дождаться, когда дорастет до него. Теперь оно оказалось ей как раз впору. В ванной она умылась и почистила зубы, провела мокрыми руками по волосам и шее, чтобы освежиться, а затем спустилась в кухню и там позавтракала. Она позвала своего котенка, покормила его, а потом подняла, чтобы поцеловать; котенок забавно дрыгал ногами и нервничал. Возле двери в кухню она надела туфли и вышла на улицу. Она медленно шла через лес к дому Олдриджей, потом, срезая путь, прошла к парадной двери через сад и постучала в нее. Дверь открыла не Элис, а Мэри, а когда появилась Элис, они обе не смогли смотреть друг другу в глаза. Опустив голову, Кит спросила, где Льюис, и подняла взгляд только тогда, когда Элис ответила, что он уехал.

— Уехал? — переспросила она. — Как уехал?

Льюис смотрел, как пассажиры садятся в вагон. Это был не пригородный поезд до Лондона, а местный, и людей было немного. Когда этот состав отправился, Льюис остался на платформе один. Он смотрел на меняющиеся сигналы семафора, видел, как начальник станции, с минуту посмотрев на него, ушел в здание вокзала. Было тихо. Только пение птиц и неясный шум его поезда вдалеке. Он подошел к краю платформы, выбросил окурок и ногой отшвырнул его на щебень между шпалами. Теперь он слышал, как работает двигатель поезда, как сбрасывается пар, как по долине разносится металлический лязг. Затем он увидел столб пара, длинный серовато-белый хвост на фоне чистого синего неба, а потом услышал крик какой-то девушки и, посмотрев на платформу, увидел ее. Она, в голубом платьице, появилась из здания вокзала, куда только что вошел начальник станции. Девушка что-то кричала, а он не мог разобрать слов. Он не мог поверить, что это может быть она, но это действительно было так, и она бежала к нему. Он бросился ей навстречу; теперь он ясно видел, что это она, и она по-прежнему бежала, и на ней было голубое платье, которое делало ее похожей на воображаемую, а не на реальную Кит, пока он не узнал ее голос, не увидел ее нахмуренные брови и не понял, что это и на самом деле она.

— Что? — крикнул он, и она опять закричала, но он все равно не мог разобрать этот девичий крик. — Что случилось?

— Ты — хороший! — Они оба на секунду остановились. — Я должна была тебе сказать…

Затем они оказались рядом, и его руки обняли ее, а она прижалась к нему.

— Ты говорил, что ты нехороший, но это неправда.

Он обнимал ее, целовал ее лицо и не мог поверить, что это она, но она действительно была здесь, и от нее исходил бесподобный аромат чистоты и красоты…

— Прости, — сказал он, — прости меня.

— Нет, нет, все в порядке…

— Ради тебя я стану лучше, я обещаю тебе.

— Нет, я люблю тебя. Я уже говорила…

— О, какая же ты красивая!

Он целовал ее и не разжимал объятий, они целовались еще целую вечность, целовались по-настоящему, с желанием и страстью.

— Поедем со мной.

— Я не могу.

— Я не могу оставить тебя здесь.

— Нет, с этим все в порядке, я тоже уезжаю, они отсылают меня в Швейцарию пораньше. Я уеду, и они не хотят, чтобы я возвращалась сюда.

— Я приеду туда, приеду и заберу тебя.

Теперь им приходилось кричать, потому что к платформе подходил состав, он был длинный, очень шумный, а паровоз оглушительно свистел.

— Постой! Смотри… — Льюис принялся рыться в карманах в поисках карандаша; поезд уже надвигался на них, карандаша нигде не было, и Льюис, вынув свою повестку, сунул ее ей в руки.