Две гостиницы, стоявшие рядом друг с другом, постоянно конкурировали между собой – боролись за одну и ту же клиентуру, за проведение одних и тех же светских мероприятий. Узнав, что Мартины предпочли «Уолдорф» «Астории», она была страшно разочарована, а злорадство племянника ей и вовсе было противно.

Она заявила, что ноги ее не будет на этом балу, но потом Гарри вызвался сопровождать ее, а Гарри Лер, хоть Каролине и не хотелось это признавать, по-прежнему пленял ее воображение. Да и потом бал четы Мартинов обещал быть добрым традиционным маскарадом. До костюмированного бала Вандербильтов, состоявшегося почти пятнадцать лет назад, Каролина сочла бы такой прием возмутительной вульгарщиной. Но теперь, на фоне «звериных» балов маскарад казался вполне невинным и степенным светским мероприятием.

На бал Каролина отправилась в образе Марии-Антуанетты, надев поверх платья длинную норковую шубу. Стремясь выглядеть особенно привлекательной в глазах Гарри, она несколько переусердствовала с пышностью своего наряда, даже по собственным меркам: ее платье сверкало бриллиантами. Газеты писали, что Корнелия Мартин за свой костюм королевы Марии Шотландской заплатила тридцать тысяч долларов. Прочитав об этом, Каролина поняла, что по затратам на бальное платье она вдвое превзошла хозяйку торжества. Но выражение восхищения и зачарованности, появившееся на лице Гарри Лера, когда он заехал за ней, убедило Каролину в том, что ее усилия стоили каждого потраченного цента.

Сам Гарри и в этот вечер, как всегда, был ослепителен. Он нарядился под Джорджа Вашингтона: белый напудренный парик, треуголка, расшитый камзол, бобриковое пальто, из-под полы которого выглядывала сабля. Каролина отказалась ехать в его механизированном фургоне, и к отелю «Уолдорф» их вез конный экипаж.

В дороге Гарри сообщил ей все, что слышал про бал.

– Разослали тысячу приглашений, и – вы не поверите – к каждой паре приставлен отдельный лакей. Представляете, сколько это стоит? И… – словно заговорщик, он наклонился к ней, так близко, что она уловила восхитительный аромат его мыла для бритья, – …мне достоверно известно, что Брэдли Мартин импортировал четыре тысячи бутылок «Моэт-э-Шандон». На каждого гостя – по две бутылки. Представляете, во сколько это, должно быть, обошлось…

Из уст Гарри вся эта информация воспринималась отнюдь не как сплетни. Каролина завороженно внимала ему, не чувствуя колючего холода, не замечая множества перемен, которые преобразовали облик района, где она раньше жила. Толпы людей, заполонивших заснеженные тротуары, бесновались, но, сосредоточенная на Гарри, она как будто и не слышала их рев.

Когда Каролина ступила в вестибюль «Уолдорфа», у нее возникло ощущение, что она попала в Версальский дворец. Всюду, куда бы она ни посмотрела, взгляд натыкался на королев и принцесс, королей, герцогов и бывших президентов. Словно все они сошли со страниц книг по истории.

Обычно Каролина стояла рядом с хозяйкой бала, встречавшей гостей, – как символ одобрения со стороны светского общества. Но памятуя о последних разгульных балах и приемах, она отклонила эту честь из опасения санкционировать очередное фиаско. Однако, по-видимому, в данном случае она переживала зря. Бал четы Брэдли Мартин был выдержан в лучших традициях. Каролина была рада окунуться в элегантную пышность. Казалось, она снова в объятиях привычного ей общества, которому она доверяла. Поздоровавшись с Корнелией Мартин, они с Гарри смешались с другими гостями.

Гарри не отходил от Каролины, и поначалу все было замечательно. Вдвоем они вели учтивые светские беседы с разными знакомыми. Но к часу ночи Каролина почувствовала усталость. Ноги болели, поясница ныла под тяжестью платья. Она присела отдохнуть в кресле эпохи Людовика XV, которое принесли в отель для создания атмосферы старины. Рассматривая гостей и убранство, восхищаясь розами и другими цветочными композициями, она заметила Джека. Он выглядел стройным и подтянутым в костюме Генриха IV. Кэрри она тоже увидела. Та была одета как Елизавета Йоркская, а ее муж, Орм, соответственно, предстал в образе Генриха VII. Несмотря на драматические события, предшествовавшие их свадьбе, ее дочь была счастлива в браке. Они беседовали с Джоном Морганом, который изображал герцога де Гиза, как предположила Каролина, хотя, возможно, она и ошиблась. В одном из важничающих придворных шутов Каролина узнала архитектора Стэнфорда Уайта.

Она никогда не думала, что настанет такой день, когда ей придется смириться с тем, что различия между никербокерами и нуворишами почти исчезли. Теперь оба сословия фактически слились в одно, представляя единое целое – верхушку общества, высший свет, как ни назови. Эта мысль вызвала ностальгию по прошлому, и, как всегда в таких случаях, ей вспомнился Уорд Макаллистер.

Кроме приставленного к Каролине лакея, который принес ей еще один бокал шампанского, никто, казалось, не замечал сидевшую в стороне миссис Астор, Для нее это было дико, вызывало беспокойство. Она не привыкла на балу оставаться одной, даже на минуту. Каролина полагала, что гости к ней будут подходить, здороваться, радуясь возможности побеседовать с гранд-дамой с глазу на глаз. Потягивая шампанское, она ждала, но все, казалось, были заняты своими разговорами. Она раскрыла веер, стала медленно обмахиваться. Вскинулась, увидев, что в ее сторону направляется Пенелопа Истон. Хотела уже поприветствовать ее, похвалить чудесный костюм королевы Луизы Прусской, что был на Пенелопе, но та прошла мимо, к группе женщин, стоявших в нескольких шагах от нее. Каролина устыдилась своей самонадеянности. Потом она увидела Кошечку Стронг и леди Пэджит: одна была в образе Екатерины Арагонской, вторая – Анны Болейн, – и они вроде бы направлялись к ней. К своему удивлению, Каролина решилась на то, что делала крайне редко: первой улыбнулась им. А если миссис Астор адресовала кому-то улыбку, это воспринималось как миропомазание, великий дар, которым после хвастались перед друзьями и знакомыми. Но эти две дамы ошеломили ее: в ответ они лишь быстро поздоровались и проплыли мимо. Неужели Каролину в ее костюме никто не узнает? Вздор. Миссис Астор не узнать невозможно.

Как же так? Для всех гостей она превратилась в невидимку. И чем дольше Каролина сидела в одиночестве, тем дальше она отстранялась от представления, что разыгрывалось перед ней. И поскольку на нее никто не смотрел, не следил за каждым ее движением, она расслабилась и с интересом наблюдала за обществом со своего места, с которого вся зала была видна как на ладони.

В кои-то веки она оказалась в роли зрителя, а не зрелища. Ощущение было удивительное. Она раскрепостилась и получала удовольствие. Истинное удовольствие! Ей нравилось все: и театрализованность действа, и его фривольность. Внезапно обретя анонимность, она думала, что сейчас с радостью вскочила бы на ноги, да присоединилась бы к всеобщему веселью. Если бы могла. Увы, бриллианты и золото, украшавшие платье, придавливали ее к сиденью, и она знала, что без посторонней помощи сама не сможет подняться с кресла, когда гостей пригласят к столу.

Глава 62

Альва

Альва с Оливером, после того, как возвестили об их приходе и они засвидетельствовали свое почтение устроительнице торжества, прошли в большую бальную залу, где оркестр исполнял венгерскую придворную музыку. Пол был устелен лепестками роз. Красный сок, что выдавливали гости, наступая на них, сочился на ковры и мрамор.

Мысли Альвы все еще занимали протестующие на улице, как вдруг она услышала разговор нескольких дам,