— Эти розы для меня, милый? — спросила женщина.

— Нет, это для мамы, — ответил он и тут же разглядел на ее верхней губе черную точку — точно крохотный жучок поселился на ней.

— Тебя обманули — это мои цветы, — вкрадчиво проговорила она.

— Я знаю, вы — плохая, — тихо сказал он.

— Догадливый! — рассмеялась незнакомка. — Но ты еще не знаешь, какая плохая! Надо же, смышленый мальчик, как и прежде…

А едва она договорила это, как через кусты к ним стал приближаться мужчина в теплой кожаной куртке. Он шел быстро, по-кошачьи, держа правую руку в кармане. И вырос перед ними почти молнией.

— Оставьте мальчика в покое, — холодно сказал он. — Повторять не стану.

— А вы кто такой? — весело и зло одновременно нахмурилась она.

— Стрелять буду на поражение, — предупредил он. — Я это умею.

Не ожидая такого повтора, женщина отступила. И тут же увидела краем глаза идущего по аллее, но уже с другой стороны, высокого и вальяжного мужчину в дорогом длинном пальто и меховой шапке. В лучах фонарей было видно, что он, прогуливаясь, просто светится от удовольствия. Романтик, да и только! Увидел его и внезапно появившийся защитник мальчика. Иван не знал, на кого смотреть: на женщину с крохотным жучком над верхней губой или на нежданно-негаданно взявшегося защитника. Мужчина и женщина решили пропустить праздно гуляющего франта. Зачем свидетели? Приблизившись, он широко улыбнулся им, даже поклонился и, не спеша, сделал несколько шагов дальше…

Внимание защитника тотчас переключилось на женщину — и как же иначе: она шагнула к малышу! Он понял, что поступил так напрасно, но было поздно. Франт вытащил из кармана пистолет с глушителем и, обернувшись, выстрелил в защитника. Тонкий писк! — но Иван съежился. Защитник едва успел вытащить свое оружие. Франт стрелял в него даже тогда, когда тот упал навзничь у лавки, стрелял в уже подрагивающее распростертое на снегу тело.

Иван глазам своим не верил, а по снегу уже растекалась кровь.

— Спасибо, Роберт! — кивнула женщина и тотчас подсела на лавку к малышу, отняла у него букет, положила рядом.

— Ты все видел, Иван?

Он даже ответить не мог от страха.

— Ты любишь свою маму и брата?

Но и теперь он не мог ничего сказать.

— Повторяю: ты любишь свою маму и брата? — в ее голосе так и звенели стальные нотки.

— Да, — пролепетал он.

Пока она говорила, прихватив убитого Славика за шиворот и озираясь по сторонам, Роберт оттащил его за лавку.

— И ты не хочешь, чтобы мы с ними сделали то же самое? — она кивнула на труп.

— Нет, — замотал головой мальчик.

— Тогда ты пойдешь с нами, иначе мы их убьем, как убили этого дядю. А если закричишь по дороге, то убьем обязательно! Нам и дойти-то всего во-он до той машины! — она кивнул в сторону. — А теперь встань и дай нам свои ручонки. Давай же, не тяни, не пытай меня!..

Они, эти двое, вцепились в него с двух сторон и легко потащили через парк…

Скоро на аллее появился Женя — он шел быстро, торопился, держа в руках коробку с телевизором. Пыхтел. Только у самой лавки он обнаружил, что брата нет. Бешено завертел головой.

— Ваня! — крикнул он.

Никто не отозвался. Даже дух перехватило! Букет был, а брата — не было… А потом он увидел то, отчего похолодел. Из-под лавки торчали ботинки. Там лежал человек. А у самых его ног весь снег был заляпан кровью. Руки Жени сами собой разжались, и коробка гулко бухнулась на тротуар.

Он сидел у дверей дома своего дяди, в темноте, и ждал. Приторно-теплой была римская ночь. Тихо шумел сад за спиной. Он знал, где сейчас сенатор Лонгин и верный воин Аристарх — они пошли в катакомбы на окраины Рима, где странник из Иудеи по имени Павел читал свою проповедь о Христе. Но каждому, кто там собирался, в случае обнаружения грозила неминуемая смерть!

Полгода назад выгорел Рим, и в его поджоге император Нерон обвинил последователей Иисуса из Назарета, назвавшего себя новым Царем. Теперь, месяц за месяцем, преторианцы искали опасных сектантов, чтобы позже бросить их живьем в Колизее на съедение львам. Но последователей Иисуса становилось все больше, и жестокий языческий Рим ничего не мог с этим поделать!

Увидев двух мужчин, подходивших к дому, он взялся за меч, но вскоре с тихим щелчком заправил его обратно в ножны. Рядом с крепким, как бык, воином, сюда шел статный пожилой человек в тоге. Различив тень у парадного, двое тоже насторожились.

— Кто это еще поджидает меня? — спросил один из них. — Надеюсь, не наемный убийца? — времена проскрипций прошли!

— Это я, дядюшка, — ответил Александр.

— Слава Господу! — тихо ответил тот.

Константин Лонгин и Аристарх подошли к молодому человеку.

— Почему тут, не в доме? — спросил его дядя. — Да ты в крови… Неужели, безумец, ты сделал это?!

— Да, я убил его.

— А ты знаешь, чем может грозить твой поступок?

— Знаю — смертью.

Сенатор не сводил с него глаз.

— Твой поступок может повлечь за собой сотни смертей наших братьев и сестер!

Александр опустил голову:

— Они не дознаются — я сорвал с пояса Септима кошелек. Для преторианцев это разбойничье нападение: все знают, как Септим богат. Но ему, этой свинье, я сказал все!

Константин Лонгин вздохнул:

— Однажды твое ожесточение погубит тебя — и оттого горько моему сердцу!

В доме у сенатора Лонгина Александр сжег окровавленную одежду, смысл в кадушке с себя кровь. Они съели по лепешке, выпили вина.

— Принеси наши боевые доспехи, Аристарх, — приказал Лонгин. — Сейчас нам понадобится самый богатый и устрашающий наряд. Мы едем за город. Нас ждет рассказ о том, что мы давно ищем. Обо всем по дороге!

Через полчаса из ворот дома Лонгинов выехали три всадника в бронзовых доспехах, при мечах, в шлемах, в легких алых плащах. Вскоре они миновали Ослиные ворота на юге Рима. Черные стрелы кипарисов уходили в синее небо. Лонгин поднял руку, все трое остановили коней.

— Варений! — крикнул Лонгин. — Ты здесь?

— Да, господин! — отозвался мужской голос.

И тотчас из темноты к ним выехал всадник в короткой тунике, на черном жеребце, при мече.

— Это наш друг, гладиатор Варений, свободный римлянин, — представил его Лонгин. — Он привезет нас к калеке.

Варений поклонился, и все четверо, ударив по конским бокам, устремились в предместья. Кипарисы и оливковые рощицы чернели по сторонам, лишь контур их очерчивало яркое серебро луны.