Энни не могла вспомнить, как сюда попала, в голове остались только смутные обрывки событий, но ясно осознавала, что лежит в палате. Кровать была чуть приподнята, что облегчало обзор. Всю ее опутывали какие-то провода и трубки, в руке торчал катетер. Рядом с кроватью — капельницы с кровью, плазмой и каким-то прозрачным раствором. Посмотрев на монитор, она увидела, что давление у нее сто двадцать пять на девяносто один, а пульс сто два. Она глядела на мигающие экраны и успокаивалась — цифры немедленно это отразили: давление стало сто девятнадцать на семьдесят восемь, пульс упал до семидесяти девяти. Не надо нервничать, сказала себе Энни. Так оно будет лучше. Да и вообще все неплохо. Горло, правда, по-прежнему саднило, и дышать было немногим легче, чем на дне океана.

Проведя нечто вроде беглой инвентаризации всех этих трубок, иголок и приборов, а также своих болезненных ощущений, Энни вдруг искренне поразилась, как это она до сих пор жива. Наверно, она умирала и машины дышали за нее или она по случайности ненадолго вернулась с того света, но сейчас несомненно была жива. Думать было трудно. Мысли ворочались тяжело, медленно, словно ватные, в памяти были провалы. Что еще? Нос вроде на месте, уши, руки, ноги тоже. А вот спина и грудь болят просто зверски.

Ей, конечно, дают обезболивающие препараты, но их явно недостаточно. Ощущение такое, будто ее долго колотили здоровенной бейсбольной битой. Может, так оно и было, поэтому она здесь? Однако пальцы на ногах она чувствует и даже в состоянии слегка сжать кулаки, значит, позвоночник не поврежден.

У Энни было смутное ощущение, что за стеной палаты деловито снуют люди, она слышала обрывки разговоров и смех, но в комнате не было часов, а где ее наручные, она не знала и не могла понять, ни который час, ни даже — день на улице или ночь. Она лежала и боролась с паникой, то и дело норовившей захватить все ее существо. Очень хотелось пить, а рядом с койкой на тумбочке стоял пластиковый стаканчик с водой, однако, даже если б она смогла до него дотянуться, пить с трубкой во рту все равно невозможно. И позвать никого не удастся. Снова накатила паника, и Энни в ужасе стала искать глазами кнопку вызова медсестры. Да вот же она. Энни нажала на нее, но тут как раз в палату вбежали люди, и один из них несомненно был Рей, ее отец — небритый и взъерошенный сильнее, чем обычно. Она не могла произнести ни слова, по щекам катились слезы, и сердце разрывалось от нежной любви к нему. Обессиленная, Энни откинулась на подушки, а врачи тем временем принялись хлопотать, освобождая ее от трубки в горле.

Было уже за полночь, начался новый день. Все в зале совещаний порядком устали, но никому и в голову не приходило, что надо бы немного поспать: пока не пойман тот, кто стрелял в Энни, и не освобождена дочь Бэнкса, об отдыхе и думать не приходилось. Народу собралось много: Бэнкс с Уинсом, Жервез, Дуг Уилсон, Джеральдин Мастерсон, Вик Мэнсон, Стефан Новак и несколько сотрудников в форме — из дорожной, патрульной и службы связи. Все уже знали, что Вик Мэнсон сличил отпечатки пальцев Фермера с фотографии Джаффа (до которой тот имел неосторожность дотронуться) и неопознанные пальчики на обойме пистолета из спальни Эрин Дойл. Они оказались идентичны, что подтверждало связь между Фермером, Маккриди и убийством Марлона Кинкейда. А вот выйти на Джастина Певерелла пока не удавалось, его не было в официальных базах данных.

После того как Бэнкс и Уинсом доложили о результатах своего визита к Фанторпу и Виктору Мэллори, Жервез обратилась к Мастерсон и Уилсону:

— А что вы добыли в отделе по особо тяжким в Западном Йоркшире и смогли узнать у Квислинга?

Уилсон, слегка, похоже, утомленный рвением стажера Мастерсон, жестом дал понять, чтобы она сама отвечала.

— Немного, мэм, — ответила та, явно нервничая перед столь внушительной аудиторией. — Суперинтендант Квислинг подтвердил, что тело Марлона Кинкейда было обнаружено в парке Вудхаус-Мур, в Лидсе, рано утром шестого ноября две тысячи четвертого года.

— Кто ж его нашел? — спросил Бэнкс. — Псих — любитель оздоровительного бега по утрам? Или собачник?

— Нет, сэр. Люди из общества по безопасности труда и охране здоровья. Там же фейерверки запускали, вот они и хотели удостовериться, что нигде ничего не горит.

— Надо же, в кои-то веки и они пригодились, — усмехнулся Бэнкс. — Чудеса случаются. Давайте дальше, Джеральдин.

Она смущенно улыбнулась и продолжила:

— Труп частично обгорел, но уже на месте преступления было установлено, что Кинкейда застрелили. Стреляли дважды. Результаты баллистической экспертизы вам известны. Мистер Квислинг сказал, невозможно было установить, кто именно там находился. Праздник, куча народу, танцы, оркестр, масса выпивки. Словом, следов не найти.

— А что Ян Дженкинсон? От него не удалось получить побольше информации, чем от Квислинга? — поинтересовалась Жервез.

Мастерсон мельком глянула на Дуга Уилсона, словно спрашивая у него, кто из них будет дальше отвечать на вопросы. Все же он исключительно похож на Гарри Поттера, подумала Жервез. И этот галстучек, и блейзер, все один в один. А Джеральдин — вылитая его однокашница по школе Хогвартс — длинные рыжие волосы, зеленые глаза, высокий чистый лоб и нежная бледная кожа. Примерная ученица, только волшебной палочки не хватает. Она у них в отделе совсем недавно, так что прозвище ей еще дать не успели. Энни Кэббот, которая в таких вещах разбирается, говорит, что Джеральдин очень напоминает Элизабет Сиддал, знаменитую красавицу, позировавшую Данте Габриэлю Россетти, но, пожалуй, для прозвища это не годится.

Дуг Уилсон поправил очки и ответил сам:

— Хотите верьте, хотите нет, но Ян Дженкинсон собирается принять духовный сан. Решил стать священником англиканской церкви. Очень сделался набожным. Не до фанатизма, вполне вменяемый, однако это весьма крутой поворот, учитывая его прошлое.

— Полагаю, надо возблагодарить небеса за то, что существует такая штука, как центры реабилитации, — заметила Жервез. — Продолжайте, пожалуйста.

— Дженкинсон неплохо знал Кинкейда. В тот вечер он приехал из Иствейла на фейерверк, видел его и перебросился с ним несколькими словами. Кинкейд упомянул, что, дескать, его предупредили: не лезь на чужую территорию, здесь всем заправляет Фермер, но, как показалось Дженкинсону, большого значения этому не придал. Он был мелкая сошка, приторговывал травкой и иногда экстези среди студентов, причем считал этот маленький бизнес своей законной долей и уступать не собирался. Это дошло до Фермера, который не желал терпеть никаких конкурентов.

— То есть смерть Кинкейда должна была послужить уроком для всех остальных?

— Полагаю, что так, мэм.

— А Дженкинсон видел, как его убили?

— Уверяет, что нет.

— Вы ему верите?

— Да, мэм. Его набожность отнюдь не поза, он действительно раскаялся. Видел бы, так сказал. Он описал ту ночь: громкие взрывы фейерверков, повсюду музыка, народу тьма, много пьяных, некоторые так и засыпали прямо на лужайках. Время и место для убийства были выбраны идеально.