— Несколько лет назад его помощь оказалась весьма кстати, — из последних сил сдерживаясь, припомнила супругу миледи.

«Губы поджала, плечом дернула, вся напряглась, — отметил он. — Нечисто тут что-то… Проклятье! Да что же происходит, в конце концов?!»

До прошлой ночи Росс был искренне убежден в том, что похищение малыша — это способ наказать его самого, неудобного слишком для многих политика. Это ведь логично и вполне объяснимо. А теперь, оказывается, Диана выкрали какие-то фанатики по причинам, лежащим где-то в области потустороннего. А другие фанатики — дамодарцы, обстрелявшие его ландо, пытались отправить на тот свет вовсе не эльлорского канцлера, но мужа Избранницы. И пред мысленным взором такого отнюдь не глупого человека, как Росс Джевидж, нарисовалась довольно любопытная картинка, почти групповой портрет — Великий Л'лэ, Фэймрил и Диан, объединенные некой тайной. И если подозревать в заговоре младенца неразумно, а требовать отчета у древнего духа, по меньшей мере, глупо, то задать вопросы единственной дееспособной смертной сам ВсеТворец велел.

— Отнюдь не «в чем-то», миледи моя супруга, а в странных недомолвках, — прошипел Джевидж и напрямую спросил: — Что связывает тебя и Великого Л'лэ?

И сам же мысленно ухмыльнулся от двусмысленности своих слов. Хорошо хоть Ниал не слышит, а то бы точно заподозрил у подопечного первые признаки душевной болезни. Ну, а кто в здравом рассудке способен на такие вопросы? Словно Росс приревновал жену к… Великому Неспящему.

— То же что, и тебя, — отчеканила упрямая супруга и не отвела возмущенного взгляда, когда их глаза встретились.

А тоненькие, покрытые ссадинами пальчики-то заметно дрогнули. Маленькая лгунья!

— Это неправда, — припечатал Джевидж.

У миледи впервые за последние три года все внутри похолодело от неудержимого страха.

«Проговориться нельзя! Ни в коем случае! Надо молчать! Не паникуй, он ничего не знает! — сказала она себе. — И не теряйся! У нас тоже припасен крупный козырь».

— Опять вы все напутали, — решительно отрезала Фэйм и тут же затеяла контратаку: — Ложь и недомолвки — это ваш фирменный стиль жизни. Тут промолчать, там перевернуть все с ног на голову, здесь подтасовать факты в удобную для вас сторону — это и есть ваша манера существования. И нет нужды смотреть на меня так потрясенно, Ваше высокопревосходительство. Я вообще удивляюсь, как вы умудрились столько времени доверять женщине, которая заманила вас в смертельную ловушку по наущению своего первого мужа.

Его губы сжались в тонкую линию, выдавая душевное смятение.

— Кто вам про это рассказал?

— Сама вспомнила. Должно быть, от нервного перевозбуждения. В компании с похитителями и насильниками еще и не то может приключиться.

— Вспомнили? Все-все? И про то, каким образом Уэн Эрмаад вас… принуждал тоже?

— Да, Росс. Но вы сочли себя вправе умолчать… скрыть…

— Вам не нужны такие воспоминания! — убежденно заявил Росс. — Никакой женщине они не нужны. Я знаю точно, как все было, из мнемомашины мне досталась часть ваших воспоминаний, Фэймрил.

Покойного мага Джевидж ненавидел люто, даже после того, как сам его убил, даже лежащим в могиле, ненавидел в несвойственной бывшему военному истерической манере, самозабвенно. Фэйм думала — из-за ужасного магического механизма, отобравшего у Росса память, а оказалось, нашелся еще один существенный повод. Как если бы он своими глазами видел насилие, совершаемое над любимой женщиной. Отсюда и обострившаяся нелюбовь к магам, отсюда и неизлечимые ночные кошмары.

Ах и увы! Фэймрил так хотелось пожалеть и хоть в чем-то успокоить мужа, поведав ему об условии Великого Л'лэ, но незримая печать сковала ее уста.

— У меня тоже есть право умолчать о вещах, о которых… следует пока молчать. Всему свое время, — только и смогла вымолвить леди Джевидж.

— Право?!

Трубка дымной кометой полетела прямиком в стену.

Казалось, Росса сию секунду пополам разорвет от жестокой обиды. У него слов подходящих не нашлось, чтобы выразить возмущение. Да как… Да как она посмела?! Осмелилась перечить, проявила неповиновение, неуважение, если угодно, к своему мужу, которому обещала не только хранить верность, но и не лгать.

— Как? У вас есть от меня какие-то тайны?

— Так же, как и у вас от меня, лорд Джевидж.

— Я желаю знать…

— А я не желаю говорить, — спокойно, в чем-то даже умиротворенно промолвила Фэйм и добавила: — И вы не сможете меня заставить.

Святая правда! Добавила специально, чтобы не смел превращать их жизнь, и без того нелегкую, в череду допросов. Она всегда помнила, кому однажды тихим зимним утром отдала свое сердце и руку, то бишь за кого вышла замуж — за человека искренне убежденного в том, что способен переломить ход событий, подчеркнем, любых событий одним только усилием воли. Росс не отступит, он особой породы, он будет добиваться своего любым способом — грозить, стыдить, подлизываться, шантажировать, подслушивать и подглядывать. Если понадобится, он допросит самого Великого Л'лэ

— Вы меня плохо знаете, — посулил разобиженный милорд.

— Тогда и вы меня — тоже.

Всему всегда находится время. Например, узнать, что твоя родная жена отнюдь не так мягка и уступчива, как казалось раньше, и вполне способна дать решительный отпор. Или, наоборот, почувствовать, сколь рискованно играть с таким огнем, как терпение и благодушие любимого мужа.

От беспрерывных дождей и ледяного ветра листва в парке за окном совершенно облетела. Дворники тщательно сметали бурые листья в кучи и увозили их куда-то в сторону ботанического сада, оглашая стылую тишину скрипом кривых колесиков своих тележек. Этот резкий скрипучий звук давно уже стал неотъемлемой частью осеннего Эарфирена вместе с грибным запахом земли и сырыми прикосновениями утреннего тумана к свежевыбритым щекам. Невзирая на плохую погоду, днем по аллеям ходило слишком много праздного народа, а вот ближе к вечеру, когда парк окончательно обезлюдел, Джевидж мог позволить себе посидеть на любимой скамейке. Охранники уныло брели следом, а обнаглевший мэтр Кил даже высказывал недовольство. Мол, так и воспаление легких подхватить недолго, но милорд его не слушал. Свежий ветер и дождевые брызги хотя бы бодрили, а в своем сыром темном кабинете Росс мгновенно скисал и погружался в черную меланхолию. Следовало же побыть в одиночестве и трезво подумать над своим незавидным и, прямо скажем, опасным положением, которое смело можно было назвать: между молотом и наковальней. Дома за Джевиджем по пятам ходила жена и настойчиво требовала обозначить срок, когда они смогут отправиться на поиски Диана. Ее дорожный саквояж стоял уже собранный, добротная одежда, подходящая для далекого путешествия, отглажена, а ботинки начищены. И понимать, что канцлер Империи не может по своему желанию покинуть столицу, Фэйм не желала. Три вечера великосветского скандала — это очень тяжело даже для бывшего полководца, ведь аристократки не швыряются посудой и не ругаются нецензурными словами. Но от того, что под ногами не скрипят осколки фарфора и в голову не летит супница, никому легче не становится. Тяжелого укоризненного взгляда, напряженного молчания и решительного изгнания из супружеской постели вполне достаточно.