Она вернулась на кухню и молча села на свое место. Вера смотрела на них в ожидании, что кто-то заговорит.

– Ты врал, – сказала Эмма отцу. Казалось, она взяла себя в руки. Голос у нее был такой же спокойный, как у Роберта. – Ты ничем не лучше Джеймса.

– Ты была совсем маленькая. Все было сложно.

– Я помню Зои. Это хорошие воспоминания. Барбекю в саду. Она помогала мне учиться играть на пианино. Она ведь любила музыку, да? Играла на флейте. Это одно из моих самых ярких детских воспоминаний, как я сижу в саду в Йорке, слушаю, как она играет. Интересно, что она делает сейчас. Вы знаете?

Она посмотрела на родителей, но оба ее проигнорировали.

– Я не понимала, почему она перестала присматривать за нами. Крис больше скучал по ней, чем я. Она понимала его идеи. Они были очень близки.

– А как вы к этому относились, Мэри? – спросила Вера очень тихо, как будто они были одни в помещении.

– К увлечению Роберта Зои? Было тяжело. Он винил меня в их дружбе. Если бы я была другой женой, этого бы никогда не случилось, говорил он. Если бы я была моложе, привлекательнее, внимательнее…

– Вы же этому не верили?

– Я не знала, чему верить. Когда она начала приходить к нам в дом, я за ними наблюдала и видела, что она делает его счастливее, чем когда-либо могла сделать я.

Она посмотрела на Роберта, но он ничего не сказал, чтобы возразить ей.

– Потом, когда он обратился в веру, я успокоилась. Думала, что все изменится. Он был очень подавлен. Иногда говорил о суициде. Я пыталась уговорить его сходить к врачу, но он не хотел. Я чувствовала свою ответственность за него и за бедняжку Зои. Я думала, что могла бы стать опорой для семьи. Гордыня, наверное. Не хотела признать, что мы не так близки, как казалось.

– Это не твоя вина, – сказала Эмма. – Ничто из этого – не твоя вина.

Мэри не ответила.

– Я думала, что, переехав в Элвет, мы все начнем с чистого листа. Чудесное новое начало. В конце концов, никакого реального вреда никто не причинил. У нас еще был шанс все вернуть. Но на самом деле это было невозможно. Мы изменились. На всех нас повлияло то, что произошло в Йорке, даже на детей, хоть они и были слишком малы, чтобы понять, что происходит, и мы пытались оградить их. Думаю, это было неизбежно.

– Что-нибудь изменилось? – спросила Вера.

– Да, конечно! В начале. Роберт любил свою работу. Он чувствовал, что реализует себя, что его ценят. Церковь вносила в жизнь порядок. Я расслабилась. Думала, что все будет хорошо.

– И что случилось потом?

Она не ответила. Эмма ответила за нее.

– Он запал на Эбигейл. На рыжие волосы и короткие юбки. – Она снова говорила спокойно, как о чем-то совершенно обыденном. – Я помню, как мы с ней познакомились. В тот день в Пойнте, когда солнце сияло и мы ели мороженое. А потом в молодежном клубе. Он сказал мне, что никогда не виделся с Эбигейл, но это не так. Я совсем забыла о клубе. Одна из первых вещей, которые он сделал, когда приехал в Элвет, – открыл клуб. Он ведь не мог по-настоящему измениться. Если бы он изменился, он бы не стал такого делать. Ставить себя в условия, где ему придется встречаться с молоденькими девушками. И я совсем забыла об этом, забыла, что Эбигейл там бывала. Она приходила нечасто, но иногда захаживала, выпендривалась, а остальные на ее фоне выглядели жалко. Из-за ее классных шмоток. Первый раз она пришла туда на дискотеку. Я пригласила ее и так радовалась, когда она согласилась прийти. Это была последняя встреча перед летними каникулами. Папа сидел на сцене, смотрел, как все танцуют. Я помню. Он не мог оторвать от нее глаз. Я была такой дурой. Думала, что это из-за того, что она хорошо танцует. А потом Кит задержался на работе, и папа подвез ее до дома. Мы с Крисом вернулись в Спрингхед с мамой. – Она впервые посмотрела на отца. – Тогда все началось?

– Мэнтел никогда не был настоящим отцом, – сказал Роберт. – Ей нужно было с кем-то поговорить.

– Как Зои? – спросила Вера. – Вы забирали Эбигейл из школы? Встречались с ней, когда она прогуливала уроки?

– Я этого не поощрял. Пытался убедить ее вернуться. Я лишь выступал в качестве соцработника, вот и все.

– Господи, – сказала Эмма. – Ты занимался с ней сексом.

– Нет! Она хотела. И возможность была. Я признаю, что испытывал искушение, но мы никогда не занимались сексом. – Он посмотрел на Мэри. – Ты должна мне верить.

Вера вдруг представила себе Билла Клинтона. У меня не было сексуальных отношений с этой женщиной. Но, возможно, Роберт говорил больше, чем правду.

– Тогда начался шантаж? – спросила она. – Когда вы отказались с ней спать? Мы знаем, что она была очень испорченной девицей.

– Да, – ответил он. – Она угрожала рассказать всей деревне, что мы были любовниками. «Можно было бы объявить об этом в молодежном клубе. Ложь – это грех. Мы должны выйти на сцену, держась за руки, и рассказать обо всем миру», – вот что она воображала и начинала смеяться, как пьяная или безумная, и я не знал, серьезно она говорит или нет. Я пытался держаться от нее подальше, но не мог перестать о ней думать. Я думал, что единственный, кто может ее спасти.

– А потом ты ее убил, – произнесла Эмма шепотом. – Ты задушил ее и бросил ее в канаве, где я ее потом нашла. – На мгновение воцарилась тишина, смешанная с ужасом. – Ты убил Кристофера, потому что он это понял?

Все смотрели на Роберта в ожидании ответа. Он ничего не сказал, и Эмма продолжила:

– Наверное, я всегда это знала. Даже в детстве. Насчет Зои я не знала деталей, но даже тогда догадывалась, что что-то не так. Я не могла поверить в чудесное обращение. Однажды ночью я не могла уснуть и спустилась вниз. Вы были в саду, говорили об этом. Пахло жимолостью. Вы планировали отъезд из Йорка. Наверное, я что-то услышала… А Эбигейл, видимо, хотела, чтобы я узнала. Поди, наслаждалась игрой. Она как-то особенно говорила о моем отце, как будто поддразнивала, изъяснялась туманно, намеками. А я не понимала. Или не хотела понять. Конечно, однажды она бы мне об этом рассказала. Она была бы в восторге. Вывернула бы все так, словно это для моего блага. Мол, у меня есть право знать, что за человек мой отец. А я и так догадывалась. Только не могла себе в этом признаться. Не хотела в это верить.

Вера наблюдала за ней, слушала, как Эмма превращает все в дешевую драму, и хотела как можно скорее это все прекратить.

– Ты убила ее? – спросил Роберт.

Эмма посмотрела на него, как на идиота.

– Я? Конечно нет. Ты правда думаешь, что я на это способна?

Он не ответил.

– Убирайся, – сказала она.

Роберт встал и как будто хотел сказать что-то еще. Она отвернулась.

– Я позвоню Джеймсу, – сказал он. – Скажу ему приехать сейчас. – Никто не обратил на него внимания. Он огляделся в ожидании реакции. Даже Мэри, казалось, игнорировала его. Он вышел из кухни. Эшворт выскользнул за ним.